Пьеса островского доходное место. Доходное место

Аристарх Владимирыч Вышневский , одряхлевший старик, с признаками подагры.

Анна Павловна , жена его, молодая женщина.

Василий Николаич Жадов , молодой человек, племянник его.

Аким Акимыч Юсов , старый чиновник, служащий под начальством Вышневского.

Онисим Панфилыч Белогубов , молодой чиновник, подчиненный Юсову.

Антон , человек в доме Вышневского.

Мальчик .

Большая зала в доме Вышневского, богато меблированная. Налево дверь в кабинет Вышневского, направо - в комнаты Анны Павловны; по обе стороны на стенах по зеркалу и под ними столики; прямо входная дверь.

Явление первое

Вышневский в байковом сюртуке и без парика и Вышневская в утреннем наряде. Выходят из половины Вышневской.

Вышневский . Какая неблагодарность! Какая злоба! (Садится.) Пять лет вы за мной замужем, и в пять лет я не могу ничем заслужить вашего расположения. Странно! Может быть, вы недовольны чем-нибудь?

Вышневская . Нисколько.

Вышневский . Я думаю. Не для вас ли я купил и отделал великолепно этот дом? Не для вас ли я выстроил в прошлом году дачу? Чего у вас мало? Я думаю, ни у одной купчихи нет столько бриллиантов, сколько у вас.

Вышневская . Благодарю вас. Впрочем, я ничего от вас не требовала.

Вышневский . Вы не требовали; но я должен был чем-нибудь вознаградить вас за разность в летах. Я думал найти в вас женщину, способную оценить жертвы, которые я вам принес. Я ведь не волшебник, я не могу строить мраморных палат одним жестом. На шелк, на золото, на соболь, на бархат, в который вы окутаны с головы до ног, нужны деньги. Их нужно доставать. А они не всегда легко достаются.

Вышневская . Мне ничего не нужно. Я уж говорила вам не один раз об этом.

Вышневский . Но мне нужно же наконец покорить ваше сердце. Ваша холодность меня сводит с ума. Я страстный человек: из любви к женщине я способен на все! Я купил вам в нынешнем году подмосковную. Знаете ли, что деньги, на которые я ее купил… как бы это вам сказать?.. ну, одним словом, я рискнул более, нежели позволяло благоразумие. Я могу подлежать ответственности.

Вышневская . Ради Бога, не делайте меня участницею ваших поступков, если они не совсем честны. Не оправдывайте их любовью ко мне. Я вас прошу. Для меня это невыносимо. Впрочем, я не верю вам. Пока вы меня не знали, вы жили и поступали точно так же. Я даже перед своей совестью не хочу отвечать за ваше поведение.

Вышневский . Поведение! Поведение! Из любви к вам я готов даже на преступление. Чтобы только купить вашу любовь, я готов заплатить своим бесчестием. (Встает и подходит к Вышневской.)

Вышневская . Аристарх Владимирыч, я притворяться не могу.

Вышневский (берет ее за руку) . Притворитесь! Притворитесь!

Вышневская (отвернувшись) . Никогда.

Вышневский . Но ведь я вас люблю!.. (Дрожа, опускается на колени.) Я вас люблю!

Вышневская . Аристарх Владимирыч, не унижайтесь! Вам одеваться пора. (Звонит.)

Вышневский поднимается. Входит Антон из кабинета.

Одеваться Аристарху Владимирычу.

Антон . Пожалуйте, готово-с. (Уходит в кабинет.)

Вышневскийидет за ним.

Вышневский (в дверях) . Змея! змея! (Уходит.)

Явление второе

Вышневская (одна, сидит несколько времени задумавшисъ) .

Входит мальчик , подает письмо и уходит.

От кого это? (Распечатывает и читает.) Вот еще мило! Любовное послание. И от кого же! Пожилой человек, жена красавица. Мерзко! Оскорбительно! Что делать женщине в таком случае? И какие пошлости написаны! Какие глупые нежности! Послать его назад? Нет, лучше показать его кой-кому из знакомых да посмеяться вместе, все-таки развлечение… фу, как гадко! (Уходит.)

Антон выходит из кабинета и становится у двери; входит Юсов , потом Белогубов .

Явление третье

Антон , Юсов и Белогубов .

Юсов (с портфелем) . Доложи-ка, Антоша.

Антон уходит. Юсов поправляется перед зеркалом.

Антон (в дверях) . Пожалуйте.

Юсов уходит.

Белогубов (входит, вынимает из кармана гребенку и причесывается) . Что, Аким Акимыч здесь-с?

Антон . Сейчас прошли в кабинет.

Белогубов . А сами-то как сегодня? Ласковы-с?

Антон . Не знаю. (Уходит.)

Белогубовстоит у стола подле зеркала.

Юсов (выходя, заметно важничает) . А, ты здесь.

Белогубов . Здесь-с.

Юсов (просматривая бумагу) . Белогубов!

Белогубов . Чего изволите-с?

Юсов . Вот, братец ты мой, возьми домой, перепиши это почише. Приказали.

Белогубов . Мне приказали переписать-с?

Юсов (садясь) . Тебе. У него, сказали, почерк хорош.

Белогубов . Мне очень приятно слышать-с.

Юсов . Так ты слушай, братец: ты не торопись. Главное чтобы было почище. Видишь, куда посылать…

Белогубов . Я ведь, Аким Акимыч, понимаю-с. Каллиграфически напишу-с, всю ночь просижу.

Юсов (вздыхает) . Охо-хо-хо! охо-хо-хо!

Белогубов . Мне, Аким Акимыч, только бы обратили внимание.

Юсов (строго) . Что ты шутишь этим, что ли?

Белогубов . Как можно-с!..

Юсов . Обратили внимание… Легко сказать! Чего еще нужно чиновнику? Чего он еще желать может?

Белогубов . Да-с!

Юсов . Обратили на тебя внимание, ну, ты и человек, дышишь; а не обратили - что ты?

Белогубов . Ну, что уж-с.

Юсов . Червь!

Белогубов . Я, кажется, Аким Акимыч, стараюсь-с.

Юсов . Ты? (Смотрит на него.) Ты у меня на хорошем замечании.

Белогубов . Я, Аким Акимыч, даже в пище себе отказываю, чтоб быть чисто одетым. Чисто одетый чиновник ведь всегда на виду у начальства-с. Вот извольте посмотреть, как талия… (Поворачивается.)

Юсов . Постой. (оглядывает его и нюхает табак.) Талия хорошо… Да еще, Белогубов, смотри, пограмотней.

Белогубов . Вот правописание-то я, Аким Акимыч, плохо-с… Так что, поверите ли, самому обидно.

Юсов . Эка важность, правописание! Не все вдруг, привыкнешь. Напиши сначала черновую, да и попроси поправить, а потом уж с этого и пиши. Слышишь, что я говорю?

Белогубов . Уж попрошу кого-нибудь-с поправить, а то все Жадов смеется-с.

Юсов . Кто?

Белогубов . Жадов-с.

Юсов (строго) . Да сам-то он что такое? Что за птица? Еще смеется!

Белогубов . Как же-с, ведь надо показать, что ученый-с.

Юсов . Тьфу! Вот что он.

Белогубов . Я даже никак не могу определить его Аким Акимыч, что он за человек-с.

В бенефис артистки Левкеевой; в московском Малом театре - 14 октября того же года, в бенефис артистки Васильевой.

История создания

Летом 1856 года Александр Островский отправился в путешествие к истокам Волги. Случилось дорожное несчастье: лошади понесли, тарантас перевернулся. Несколько месяцев он лежал со сложными переломами и написал пьесу с броским и выразительным названием «Доходное место».

Персонажи

Сюжет

В центре сюжета пьесы стоит молодой чиновник Жадов, амбициозный, но придерживающийся идеалистических взглядов. Он не желает выслуживаться, угождать, брать взятки, льстить, пользоваться протекцией. Он готов жить пусть и бедно, но честно. По мере развития сюжета Жадов подвергается всё большему давлению окружающих, считающих, что материальное благополучие важнее принципов, Жадов всё чаще ссорится с женой Полиной из-за денег. В последнем акте герой уступает жене и идёт просить доходного места, но подвергается насмешкам над «слабым поколением» и в итоге его принципиальность возобладает. Жадов сообщает, что в каждом поколении есть честные люди, и если его жена тяготится бедностью, то он её отпускает. Полина уверяет, что и не собиралась покидать его, а только следовала советам родных. Жадовы целуются и уходят.

Некоторые известные постановки

• Самая первая постановка - 1857 в Казанском театре (антреприза Милославского ; Жадов - Дудукин, Юсов - Виноградов , Кукушкина - Стрелкова 1-я) .
• 14 октября 1863 - в Малом театре поставлена в бенефис Е. Н. Васильевой . Режиссёр Богданов , Вышневский - Дмитревский , Вышневская - Васильева , Жадов - Шумский , Мыкин - Колосов , Юсов - П. Садовский , Белогубов - Рассказов , Кукушкина - Акимова , Юлинька - А. П. Савина, Полина - Колосова , Досужев - В.Ленский) (1907; реж. Н. Попов , Вышневский - Айдаров , Вышневская - Яблочкина , Жадов - Остужев , Юсов - К. Рыбаков , Белогубов - Н. Яковлев , Кукушкина - О. Садовская , Досужев - М. Садовский .
• Малый театр (Николай Александрович Анненков исполнял роли Жадова и Белогубова ).
• - Армянский театр имени Сундукяна в постановке Рубена Симонова (Вышневский - Вартанян, Кочарян, Жадов - Г. Нерсесян, Юсов - Манвелян, Белогубов - Вагаршян, Кукушкина - Гулазян , Юлинька - Гарагаш , Полина - Р. Вартанян) .
• - Московский театр Сатиры в постановке Марка Захарова (в роли Жадова - Андрей Александрович Миронов , Юленька - Татьяна Николаевна Егорова). Энциклопедия Кругосвет об этой постановке:

  Известность Захарову принес поставленный в этом театре спектакль «Доходное место» А.Островского (1967). Режиссёр и художник В.Левенталь поместили Жадова (А.Миронов) «в лабиринт бесконечных дверей, стульев, столов, поставленных на два круга, один внутри другого». Герой петлял в лабиринте вращавшихся кругов в поисках выхода. «Понять жизнь» здесь означало «освоиться в сценическом пространстве». … После раннего и горького опыта с запрещенным спектаклем Доходное место Захаров словно зарекся ломиться в закрытые двери, но выучился входить в открытые .

• - Театр «Сатирикон» в постановке Константина Райкина . .

Экранизации

• - «Вакансия » - фильм режиссёра Маргариты Микаэлян
• - «Взятки гладки » - фильм режиссёра Игоря Масленникова

Напишите отзыв о статье "Доходное место"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Доходное место

Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d"arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.

Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c"est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L"Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.

Нам остается дать отчет о последнем из больших произведений Островского, о комедии его "Доходное место" . <...> Что сказать об этом загадочном, замечательном, неконченном и нестройном произведении — единственном нестройном произведении между всеми трудами Островского. <...> Если б комедия "Доходное место" казалась нам произведением, исполненным одних резких и легко подмечаемых недостатков, мы бы указали эти грехи без всякого затруднения, — но беда в том, что сказанная комедия с ее недостатками и достоинствами нелегко поддается критическому анализу.

Это хаос из странных красок, блистательных начинаний, драматических идей, самых безукоризненных, и дидактических тирад, самых необъяснимых. Все лица новы и замечательны по замыслу, но из них только одно (Юсов) обработано сообразно замыслу. Остальные, за исключением одного или двух самых второстепенных, будто испорчены нарочно. В незначительных подробностях действия видим мы обычный, удивительный язык Островского, в большей части главного действия комедии — небывалое дело! — язык выходит книжным. Жадов, увлекающий нас драматизмом своей постановки, местами говорит тирады, будто взятые из журнала сороковых годов; Вышневский — московский сановник и взяточник, лицо, замыслом авторским почти равное Фамусову, то высказывает сам свои пороки, подобно классическому злодею, то говорит как аллегорическое олицетворение целого порочного класса людей. Другие лица наполовину отделаны, наполовину испорчены непонятным произволом. Так, вдова Кукушкина, прямо взятая с натуры, однообразным тоном речей только и делает, что силится выдать скверную сторону своей личности, как будто бы она и без того не была ясна как нельзя более. В довершение всего, самый конец пьесы, резко прихотливый, все-таки оставляет интригу незаконченною и фокус света, ярко брошенного автором в этой части произведения, словно усиливает тьму, разлитую повсюду.

Где же именно, для довершения начатого нами сравнения, заключается тот уголок картины, который разителен по своему исполнению, где та удивительная подробность, из-за которой сильнейшие художники должны с почтением останавливаться пред комедиею "Доходное место"? <...> нас поражает не мелкая частность картины, выполненная художественно, но целая большая сцена, закончено выдающаяся вперед из всего, что есть в комедии неудавшегося исключением первого и последнего явлений. Жадов, герой комедии, женился по любви и уже до дна испил чашу лишений, бедствий и бесплодной борьбы, которой не миновать ни одному честному юноше в его положении. Он работает не покладая рук и едва-едва зарабатывает хлеб насущный, он страстно любит жену, а жена по глупости сетует на его служебную бескорыстность; он проникнут благородными убеждениями, и убеждения эти только вредят ему в глазах родных и товарищей. В горькую минуту раздумья заходит он в трактир, где перед тем весело пообедал его родственник Белогубов с начальником своим Юсовым и другими чиновниками своего разбора. Эти люди глядят на Жадова без злобы. Белогубов даже просит стесняясь сумрачным гостем; чиновники веселятся и по душе говорят между собою. Жадов молча слушает их беседу. В их речах нет ничего ярко безнравственного. Они даже добры и любезны по-своему, они совершенно безмятежны духом, у них нет ни малейшего сомнения в чистоте их морального кодекса, они даже правы по-своему, чисты перед обществом по-своему. Какой контраст с мрачным раздумьем честного труженика! Перед ним Белогубов умильно вспоминает о своем семейном счастии, с искренними слезами благодарит Юсова за его наставления и покровительство. Чиновники развеселились и упрашивают Юсова поплясать под музыку трактирного органа, старик соглашается, не ломаясь и не делая ничего неприличного; он танцует от всей души, и друзья его в полном восхищении. Может быть, Жадов улыбнулся при этом, но даже и тут Юсов не рассердился очень. "Мне можно плясать, — говорит старый чиновник, во всей ясности своего духа, — мне можно плясать. Я все в жизни сделал, что предписано человеку. У меня душа спокойна, сзади ноша не тянет, семейство обеспечил; мне теперь можно плясать. Я теперь только радуюсь на Божий мир. Птичку увижу, и на ту радуюсь, цветок увижу, и на него радуюсь: премудрость во всем вижу. Помня свою бедность, нищую братию не забываю. Других не осуждаю, как некоторые молокососы из ученых. Кого мы можем осуждать? Мы не знаем, что еще сами-то будем... Вот ты нынче посмеялся, что я плясал, а завтра, может быть, хуже меня запляшешь. Может быть, и за подаянием пойдешь и руку протянешь. Вот гордость-то до чего доводит! Гордость, гордость! Я никого не боюсь! Я хоть на площади перед всем народом буду плясать. Мимоходящие скажут: "Сей человек пляшет, должно быть, душу имеет чисту!" — и пойдет всякий по своем делу!"

Речь эта вызывает громкое, неподготовленное "ура!" у Белогубова и других чиновников.

Нужно ли разъяснять силу и глубокое значение переданной нами сцены, нужно ли указывать ее важность в ряду всех положений комедии, нужно ли истолковывать значение этой непоколебимой самоуверенной веселости безнравственных членов общества перед единственным честным зрителем ее, зрителем, бедным по кар- ману, заподозренным по службе, горьким по семейной жизни и уже глубоко потрясенным в глубине своего со-знания? Изобразить подобный контраст невозможно из одной головы своей, как бы она умна ни была, тут действует сила истинного, непосредственного художника, хотя, по-видимому, пляска под машину и тирада старого взяточника — предметы далеко не говорящие вдохновенно. Таков результат истинно драматического призвания в писателе. Сцена Юсова, очевидно, вылилась сама, без подготовки, без остроумных соображений, и, вылившись, подавила собою всю комедию с ее достоинствами и грехами, со всем, что даже не должно бы быть в ней подавленным. Сцена, переданная сейчас, обозначает собой одну из высших точек, до которых когда-либо поднималось дарование Островского. Она менее поэтична, чем, например, пятый акт "Бедной невесты", менее потрясет вас, чем катастрофа комедии "Свои люди — сочтемся", но в ней есть своя особая перед ними сила, особая глубина житейской мудрости, способная удивить всякого, сколько-нибудь развитого ценителя.

Статья наша давно уже вышла из пределов обыкновенной журнальной рецензии, а мы еще не успели слова сказать о драматических сценах и отдельных драматических очерках г. Островского, которые и по достоинству, и по разнообразию своему одни могут служить поводом к статье весьма серьезного содержания. Только теперь, перечитавши эти небольшие произведения, одно за другим в общей связи и в общем сборе, достойно их оцениваешь и радуешься тому, что разбросанные сочинения нашего автора наконец собраны и изданы достойным образом. О том, что между разбираемыми нами вещами нет ни одной не заслуживающей внимания в каком бы то ни было отношении, что почти все из них отличаются первоклассными красотами, конечно, знает всякий любитель литературы, но еще не все читатели и даже далеко не все ценители отдали полную справедливость бесконечной многосторонности очерков, набросанных рукою г. Островского. Каким удивительным языком они написаны! <...> Сколько лиц, живых, истинных, очень часто типических, в высшем смысле этого выражения, восстает перед нами, чуть только мы захотим припомнить один за другим эти драматические очерки. Иные из лиц, нам представляющихся, годны для самой обширной и правильной комедии — к ним уже не добавишь ни одной дополнительной черты, ни одного лишнего штриха. Таковы Пузатов и Ширялов в "Семейной картине", старик Брусков в сценах "В чужом пиру похмелье", несравненная Серафима Карповна в пьесе "Не сошлись характерами", Надя и Василиса Перегриновна в "Воспитаннице".

Сколько других лиц, намеченных и обрисованных так, что их можно развивать по авторскому произволу, возводить в типы, делать действующими лицами новых, стройных произведений! Вспомним Поля Прежнева и Мишу Бальзаминова, которых жизнь, конечно, не исчерпана вся неудачным браком или изгнанием из дома богатой невесты, назовем Андрея Титыча Брускова, едва мелькнувшего перед нами, но имеющего все залоги замечательных положений в будущем. Но как перечислить все собрание побочных, второстепенных лиц, лиц, едва произносящих по нескольку фраз, лиц, не имеющих важного влияния на ход действия и, при всем том, новых, правдивых, верных действительности, умных и глупых, серьезных и забавных. Практическая и бойкая на язык Матрена, набитая дура Ничкина, так страдающая от жаркой погоды ("Праздничный сон до обеда"), купеческий сын Капитоша, декламирующий по-театральному, курящий махорку и обладающий басом, таким, что "словно кто из пушки выпалил" ("В чужом пиру похмелье"), глубокомысленные кучера, беседующие о военных предметах, сентиментальная m-me Прежнева и болтливая Улита Савишна ("Не сошлись характерами"), политик Потапыч и подьячий Неглинтов ("Воспитанница") — все эти лица едва составляют половину того, что следует быть замеченным. В разбираемых нами сценах, во всех без исключения, сама жизнь кипит и поминутно высказывается нам разнохарактерными сторонами, очень часто важными и печальными, еще чаще смешными и веселыми.

/Александр Васильевич Дружинин (1824-1864).
Сочинения А. Островского. Два тома (СПб., 1859)/

«Доходное место» — комедия А.Н. Островского. Написана в октябре-декабре 1856 г. Первая публикация: журнал «Русская беседа» (1857 г., т.1, кн.5).

«Доходное место»: анализ комедии

Формирование гражданского общества — характерная черта социальной жизни России в эпоху «либеральных реформ». Островский отразил ее в своей первой «общественной» комедии, предварившей время перемен. В «Доходном месте» предметом художественного исследования драматурга явилось общество как социальное новообразование. Действующие лица со вкусом произносили новые, только что вошедшие в быт, слова и выражения: «Человек создан для общества...»; «член общества, все уважают...»; «в обществе заметно распространяется роскошь...»; «общественное мнение...»; «общественные предрассудки...»; «общественные пороки...»; «наперекор устаревшим общественным привычкам и условиям...».

Актуальность и злободневность пьесы «Доходное место» вызвала острую полемику, преимущественно связанную с образом главного героя Жадова. В нем видели нового Чацкого, обличителя взяточничества и лихоимства, и сожалели о его нравственном падении. Его рефлексию сравнивали с гамлетовской. Над ним иронизировали: «Служит он дурно, женится глупо и, наконец — о, ужас! идет просить доходного места малодушно». Жадова ругали за отсутствие «вкуса, такта и знания людей». Его упрекали за публицистические тирады и «книжный язык». Героя комедии осуждали, как живого человека, за то, что он «не герой» а «обыкновенный слабый человек». Предпочтительный интерес и похвалы вызвало изображение чиновничества: не через внешнюю служебную деятельность, а изнутри — через семейные отношения. Лицо «идеолога» чиновничьего общества Юсова Л.Н. Толстой назвал «безукоризненным». Доминировала в обсуждении тема взяток и взяточничества как коренного российского зла.

В основу комедии легли впечатления молодого Островского, полученные за время службы писцом в Московском Совестном суде. Лично пережитое слышится в суждениях молодого адвоката Досужева («Много надо силы душевной, чтобы с них взяток не брать. Над честным чиновником они сами же смеяться будут»); в откровениях бедного учителя Мыкина («Мы работники. Уж служить, так служить; для себя пожить после успеем, коли придется».); в отчаянии Жадова («Мне тяжело! Не знаю, вынесу ли я! Кругом разврат, сил мало! Зачем же нас учили!..»).

Воззрения общества на брак, на службу, на гражданские добродетели пародийно отражаются в речах Кукушкиной и ее дочерей; уровень общественной нравственности раскрывается в отношениях четы Вышневских; философия службы — в разговорах чиновников, обмывающих первую крупную взятку сослуживца; правила «грамотного» общественного поведения — в суждениях Юсова. За всеми ними — сложившийся порочный, общепринятый «порядок вещей», освященный силой обычая. О нем-то Жадов и «не имеет никакого понятия».

Жадов — человек «книжный». Его общественные воззрения сложились под воздействием речей, услышанных «с пастырских и профессорских кафедр» и идей, вычитанных «в лучших литературных произведениях наших и иностранных». Пылкость обличений Жадова говорит о его восприимчивости к добру, но недорого стоит, с точки зрения Островского. То, что не прошло через сердце, не может стать прочным нравственным стержнем личности: «Это — мишура; тряхнули, всё и осыпалось». Вчерашний выпускник университета, Жадов должен выстрадать усвоенные благородные идеи, чтобы они обрели свою подлинную цену и ценность.

Островский ведет своего героя путем страдания — и не через какие-то особо тяжкие испытания, а через мелкие уколы и покусывания окружающих, насмешки сослуживцев, слезы и капризы жены, пошлые наставления тещи, оскорбительное сочувствие новообретенных родственников, желающих «благодетельствовать» ему. Мелочность и незначительность обыденного жизненного тягла становится главным испытанием для героя. Некрасивость, неэффективность, неромантичность его страдания принципиально важна для драматурга. «Благородная бедность хороша только на театре. А попробуй-ка перенести ее в жизни...». Островский «на театре» показывает «как в жизни», считая, что современный театр — «ничто иное, как драматизированная жизнь». Противостояние «обыкновенного слабого человека» сплоченному «невежественному большинству», по замечанию Л.Н. Толстого, таит в себе «мрачную глубину».

Показывая беспочвенность романтических порывов, бессильных преодолеть тяжкую инерцию российской действительности, А.Н. Островский своей первой общественной комедией предупреждает о трудностях грядущей эпохи общественных перемен. Корень проблем он видит не в шумихе вокруг отдельных злоупотреблений (она лишь способ борьбы за «доходные места», как проницательно замечает Вышневский в монологе о «врагах»), а в необходимости нравственного самоопределения личности и мужественного противостояния законам быта и обычая.

Постановки

Назначенный на 20 декабря 1857 г. спектакль «Доходное место» в Малом театре был запрещен к показу, несмотря на отпечатанные афиши и распроданные билеты. Провинциальные антрепризы Казани и Оренбурга успели показать комедию зрителю, но дальнейшие представления цензура запретила. В Александринском театре (Петербург) премьера состоялась 27 сентября 1863 г., в Малом театре — 14 октября 1863 г. Классический образ Жадова создал артист Малого театра С.В. Шумский. Наиболее значительные постановки в дальнейшем осуществили режиссеры: В.Э. Мейерхольд (1923 г., театр Революции, Москва), Н.О. Волконский (1929 г., Малый театр), М.А. Захаров (1968 г., театр Сатиры, Москва).

И широкого общественного оживления, когда подвергались свободной критике все язвы нашего общественного устройства, А. Н. Островский выступил с комедией из чиновничьего быта «Доходное место» (см. её полный текст , краткое содержание и анализ , сделанный А. Солженицыным).

Островский. Доходное место. Спектакль Малого театра, 1981

Чиновничий мир представлял не менее темное царство, чем купеческий, и был одной из самых тяжких язв русской жизни. Островский приподнял завесу над этим миром взяточников, воров, казнокрадов, плутов мелкого и крупного калибра, миром, где мошенничество въелось в плоть и кровь, где человеку свежему и честному не было иного выхода, как или бросить службу, или самому заняться «неправедным стяжательством».

Наступивший перелом в русской жизни дал возможность обличить это столь недавнее прошлое. В пьесе Островского выдвинуты представители мира старого и нового. Момент взят накануне перелома, повлекшего за собой разгром старого чиновничьего мира, когда, казалось, старый уклад еще всесилен, между тем как реформы были уже у дверей. В центре старого чиновничьего мира представлены Вышневский, Юсов и Белогубов.

Вышневский. Вышневский – мошенник крупного калибра, цинично хвастающийся своей силой и дерзостью, хищник, презирающий общественное мнение, знающий хорошо, что в жизни прав победитель, удачник, и виноват – побежденный, неудачник. В мутном чиновничьем мирке, открывавшем большой простор для подозрительных сделок и мошеннических операций, он чувствует себя как рыба в воде. Для него служба – исключительно средство обогащения и, не брезгуя никакими случаями, он прямо идет к своей цели и увеличивает свое достояние.

Взяточничество и казнокрадство – вот способы его обогащения. Уверенный в своей безопасности, привыкший к тому, что это исстари было, и надеющийся, что всегда так будет, Вышневский свои взгляды считает как бы освященными старинной житейской практикой. Так было и так делают все – вот на что он опирается. И он считает глупцом того, кто идет против старых и столь полезных для личного обогащения обычаев. Тем сильней было его удивление, когда грянул гром и старому хищнику пришлось уйти с насиженного местечка.

Юсов. У сотоварища Вышневского – Юсова убеждения иного сорта, он хищник более мелкого калибра и в жизни пробивался не с дерзостью и апломбом Вышневского, но потихоньку, с трудом, горбом добывая себе и деньги и положение, и таким образом медленно добрался до местечка, на котором получил возможность брать взятки у просителей и ловко обворовывать казну.

Идеалом его жизни было благосостояние: натерпевшись в жизни голода и унижений, он не знает иных благ, кроме денег. Юсов – типичная «канцелярская крыса», скудная, убогая душонка, потерявшая давно все то, что возвышается над стремлениями к деньгам и чинам. В лице Юсова Островский метко изобразил психологию омертвевших в погоне за рублем людей.

Белогубов. Что касается чиновника Белогубова, то он представляется как бы двойником грибоедовского Молчалина . Он тих, робок, покорен и преисполнен глубокой благодарности к Юсову, который покровительствует ему и учит его ловким приемам воровства и взяточничества. «Под вашим крылом воспитался, – говорит он Юсову, – другой бы того и в десять лет не узнал – всей тонкостей и оборотов, что я в четыре года узнал. С вас пример брал во всем». Белогубов старается как можно лучше подражать Юсову, который, по его словам, вывел его в люди и поучал уму-разуму.

Жадов. В антагонизме с этим мирком взяточников находится молодой чиновник Жадов. Это – неопытный и наивный молодой человек, одушевленный лучшими намерениями; он возмущен всеми теми, кто его окружает, ибо пошёл на службу с целью принести пользу обществу. Чиновникам старого мира он объявил войну, произносит горячие тирады по поводу злоупотреблений сослуживцев и поучает всех, даже писарей канцелярии.

Но автор показывает, что источник идеализма Жадова неглубок, и что убеждения коренятся не в натуре его, но вычитаны в книжках и выражаются им в выспренней книжной форме. Борьба оказывается неравной. В мирке, где все было сплочено единством взглядов и целей, Жадов является чудаком и оригиналом, над которым вначале только смеются. Но отношение насмешливое переходит во враждебное, ибо в Жадове начинают видеть человека беспокойного, который может навлечь беду.

С такой затаенной враждебностью относится к Жадову Вышневский. Но опасения последнего относительно того, что Жадов может представлять собой силу, неосновательны. Книжные вычитанные теории и собственные убеждения натуры слабой и вялой скоро разлетаются под натиском обстоятельств личной жизни. Жена Жадова начинает жаловаться на отсутствие у неё нарядов и на бедность их жизни вследствие его честности. Теща со своей стороны упрекает зятя в глупости и требует от него, чтобы он стал «как всё люди».

Слабовольный Жадов, сломленный этими неурядицами личной жизни, в горячем монологе прощается с идеалами своей юности и идет к взяточнику Вышневскому просить у него «доходного места». Обстоятельства спасают Жадова. У Вышневского он узнает, что последний за свои деяния смещен и предан суду. Потрясенный этим, Жадов с новой силой решается бороться с соблазнами, отвергает сделку с совестью и радостно возвращается к своей бедной и честной жизни.

В речах и монологах Жадова публика находила отголосок своим настроениям, своим общественным идеалам, и потому пьеса эта имела шумный успех. Но её общественное значение коренится не столько в бледно представленной фигуре положительной – Жадова, сколько в типах отрицательных, в жизненных, обрисованных очень характерно и метко, фигурах чиновников старого мира.