(Часть четвертая цикла «Ткань истории»)

«Мифология, подобно музыке и поэзии, призвана пробуждать в человеке состояние экстаза - даже перед лицом отчаяния, охватывающего нас при мысли о смерти. И если миф на это не способен, значит, он отжил свое и утратил всякую ценность».
К. Армстронг.

Введение

Антропология, подобно другим наукам, вынуждена отталкиваться от неких реалий, наглядных и представимых. Разумеется, их нельзя поставить в ряд с «идеями» Платона; в них не закладываются представления о «над-временности», они «историчны», изменяясь и развиваясь под влиянием ряда наличных «факторов» – но, вместе с тем, их «сохранение в переменах» способствует «связям непрерывности», обеспечивая истории почву «общих представлений». Назовем некоторые: «человек» занят «хозяйственной деятельностью», в какой бы форме последняя не протекала, включен в сеть родовых отношений, участвует в обмене, в производстве, распределении, основывает свое поведение на «избегании угроз» и пр. Над такими частностями довлеет общая установка: «человека» отличает от «прочих живых существ» разум ; прочее – именно частные следствия его наличия; ergo: разум суть «самое человеческое в человеке»; «взаимодействие» разума и «ему иного», «природно-биологического фона», представляет нерв человеческой истории .

Это – своего рода «реалистическая аподиктика», или «рационалистическое кредо», пришедшее на смену «чистому» (наивному) идеализму, сохранившее его, правда, изрядно биологизированное, ядро: «дух», в котором теперь угадывается его естественная почва, та «природа», из лона которой он «произошел», будучи, увы, не в силах избавиться от клейма своего происхождения, тела, которое «дух» в изрядной мере сформировало.

В связи с подобным, разумеющимся, обстоятельством, возникает разумеющийся же вопрос: возникают ли подобные «разумения» (аподиктика исторического понимания) под воздействием реальности (представления о которой являются частью самой аподиктики), или же отражают особенности аппарата восприятия, удобство условий представления (как представлялось это, например, Канту)?

Попробуем в этом разобраться более детально, не отгораживаясь от проблемы той «диалектикой», которая априори уделила по серьге всем сестрам.

1. Homo sapiens sapiens.

Итак, аппарат исторической науки включает ряд представлений, не выступающих в качестве чистых идей, но все же в известном отношении исполняющих их прежние роли .

Одной из ключевых реалий такого рода выступает сам «человек», произошедший в доисторические времена от обезьяноподобного предка, развивающийся как биологически, так и, в дальнейшем, преимущественно, социально, но, вместе с тем, в неком неуловимом отношении, остающийся и «самим собой». Первое представление влечет за собой иные, не менее разумеющиеся: реальный индивид, понятное дело, не представлен на заре истории в единичном экземпляре, соответственно, люди формируют «сообщества», каковые в свою очередь некогда были сообществами «зоологическими», сиречь, «стадами», но, по мере развития, преобразовывались в сообщества социальные и пр. Если это так – а это вполне очевидно так – то неуловимое, в чем человек «остается самим собой» в переменах и есть его «существо»; оно же (в монистическом предположении) обеспечивает единство разных людей, смыкаясь с «общественной сущностью» человека (именно подобные разумения и отлиты Гегелем в стройную диалектическую систему «становления», «сохранения (себя) в переменах», за которым просматривается становление духовного единства мира и мира духовного единства, поскольку то, что сохраняется в переменах, есть именно Дух ).

Что же сохраняется в переменах вопреки им, вопреки переменам в одежде и нравах, в способах хозяйственной практики, обмена, управления, ведения военных действий, всех внешних признаков человечности (что представляет собой «субстанция истории») – в том, разумеется, случае, при котором «дух» подменяется более верифицируемой субстанцией?

Известное дело, разум. Он изначально отличает человека от животного, он ведет и сопровождает человека в истории, помянутые перемены обуславливая – и ничто иное их обусловить не в силах . То, что отличает историю от хронологии, суть разум, привносящий в происходящее смысл, связь и последовательность перемен , причем обуславливающий дважды: в качестве «внутреннего» фактора развития, т.е. целесообразности человеческой деятельности вкупе с опорой на «инструментальность», и в качестве фактора «внешнего», обще-исторической рефлексивности, подобную целесообразность улавливающей (под нее подводящей общие законы).

Именно потому разум и воплощает существо человека .

Именно потому человек суть существо разумное, homo sapiens.

Начнем наш анализ именно с таких (очевидных) подразумеваний , среди которых и фигурируют прежде всего упомянутые «индивиды» и их сообщества. Уже в этих, первых, установках (и в них прежде всего) аналитика требует особой осторожности, поскольку:

Привычные попытки опирания исторических реконструкций на «индивида» или на «общность», принимаемые за некие исторические инварианты, играют с исследователями довольно злые шутки. Дело в том, что «на заре истории» отсутствует не толькоиндивид в сколь-нибудь привычном (автономном) облике, но и «общность» в не менее привычном модусе конвенциальном , институциях, иных проявлениях оформления политического (вне которых, как выясняется, представление об общности утрачивает всякую определенность; «заря истории» полнится «общностями», по воле описателей заимствующими некоторые свойства у «стада», иные – у коллектива, частью обязанными «единством» институту рода, частью же «солидарности», связанной (Э. Дюркгеймом) с ритуальным действием, как и с социальной общностью, но не с (по Фюстелю-де-Куланжу), с «семейной религией»; так, «Дюркгейм исходит из того, что ни анимизм, ни «натуризм» не могут быть истинными корнями религии; ведь если бы это было так, то это означало бы не что иное, как то, что вся религиозная жизнь вообще лишена реального прочного основания, что это всего лишь собрание иллюзий, фантастических видений. На таком зыбком фундаменте религия не может существовать – если она и может претендовать на некую внутреннюю истину, то должна опознаваться как выражение некой объективной реальности. Этой реальностью является не природа, а общество, ее характер не физический, а социальный. Подлинным объектом религии, единственным и изначальным источником всех религиозных фигур и всех религиозных проявлений, является социальная общность, которой индивид нераздельно принадлежит, которая полностью определяет его бытие и сознание» (что из себя представляет «объект религии», не слишком понятно; но упоминание о «выражении реальности» достаточно симптоматично: реальность – одна из чрезвычайно существенных «реалий» исторической трансцендентальности; не менее симптоматично в такой связи то, что «подлинный объект религии», с одной стороны, не может не «выражать реальность», с другой, подобная подлинность не имеет никакой связи с чувствами и переживаниями ее «подлинных реципиентов», наивно принимающих за реальность странные фигуры (богов и демонов), с «подлинной реальностью» никоим образом не связанные, Д. С.). ).

Является ли сказанное чем то малоизвестным и сколь-нибудь оригинальным в том, например, отношении, в котором абсолютизируются «отношения общности и индивида»?

Определенно нет. «Наука истории» свидетельствует о том, что это разумеющиеся сентенции, что «индивид» выступает продуктом общества «рыночного», общность на заре истории обладала рядом весьма специфических черт , качественно отличающих ее от известных истории этнических объединений, национальных государств и пр. образований, прошедших длительный путь политического, полит-экономического и иного оформления.

И, тем не менее, после соответствующих оговорок, акцентации внимания на весьма специфических «особенностях», присущих общностям и индивидам на «заре истории», – в конечном счете, все возвращается на круги своя. Готовый «концепт», приспособленный к «условиям представления», проецируется в прошлое, уснащаясь «спецификой», исполняя роль «точки опоры», от которой можно оттолкнуться, развивая ту или иную модификацию «первобытной истории».

Такой «точкой опоры» выступает и идея homo sapiens .

Именно она позволяет историку (антропологу, этнологу) уверенно ориентироваться в древнем материале, отыскивая его «специфические признаки», поражаясь «экзотическим чертам», пралогичности мышления и пр. небывальщине, заговорам, магам, таинственным источникам и волшебным талисманам – но при том точно зная, что названное суть всего лишь экзотика, что «существование» представляет собой форму адаптации , основывается на ряде необходимых (хозяйственных) практик, в конечном счете есть интимный процесс, протекающий между «природой» (реальностью) и «человеком разумным» (общностью); человек как (библейски) «познает» природу, так ею (попутно) и «овладевает»; орудием же такого «познающего овладевания», выступает, разумеется, разум.

Таким образом, историку изначально известен величайший «секрет истории» : она, безусловно, представляет собой историю человека думающего (историю его разума); что думает при этом человек о себе и мире, совершенно неважно ; развитие его мысли ведет к установлению ряда «окончательных истин» (упомянутых «реалий»), каковые, представляя подлинно-научную картину мира (реальность), позволяют реконструировать «подлинную историю», «освободив ее» от наслоений «мысленных иллюзий» детства человечества.

Наличие такого рода аподиктики тождественно «научному подходу» к истории .

Вместе с тем, за все приходится платить.

Так именно профанируется сама идея генезиса; нечто, послужившее «основанием» процесса развития, включает в себя ряд качественных переходов; но сами они становятся «понятны» по мере заключения всего «процесса» в априорные рамки «развития данного» (например, в наиболее разработанной систематике такого рода, гегелевской диалектике, Духа); итог, т.о., предпосылается процессу как его «цель» (см. ), с последующим ее (в ее ещё не-существовании, но уже наличествующей существенности) «развитием».

Такого рода симулякр закономерно дополняется техническими процедурами , из которых главенствующей выступает «снятие»; именно в его рамках нечто «меняется без перемен», сохраняя «ростки будущего», процессу волей аналитика предпосланные .

Но вооружен ли антрополог или этнолог иными инструментами понимания?

Вообще говоря, да. Но подлинными логико-понятийными инструментами их все же признать нельзя; это – скорее некие «образы», которые необходимо «учитывать», приняв в неком гипотетическом качестве, вписав в предварительно выработанную категориальную сетку, состоящую из ячеек «идеологии, политики, экономики», «практики», «хозяйства» и «семьи», и пр.; упомянутые образы представляют собой «реалии» – иксы, такие как мана и маниту, тотем и фетиш, магия и заговор; они безусловно «существовали», «принимались за часть реальности» и «оказывали воздействие на ценности и представления», «сознание и интеллект», но, разумеется, существовали они в некой особенной реальности, каковую и соотнести с реальностью нам доступной (представимой) не слишком просто (несколько отвлекаясь, следует заметить, что изучение ряда работ, посвященных антропологической и этнологической проблематике, истории религий и прочим, но так или иначе связанным с «началами истории», вещам, рождает подозрение, вскоре переходящее в уверенность: те именно «вещи», которые составляют фактическое «содержание предыстории», кровавые и дикие ритуалы, жертвоприношения, прежде всего, человеческие, тотемизм, ману, духи и заговоры, магия, окрашивающая собою все обряды древнего мира, вызывают интерес у «чистых эмпириков», не слишком в «объяснениях» усердствующих; но именно теоретики, и в том числе такие уважаемые, как Гегель, торопятся отделаться от всей этой мути, дав ей некое умиротворяющее пропедевтическое назначение, в котором априорно усмотрено уже знакомое «созревание» и пр., немедленно переходя к благословенному «Я», Богу, Духу и «зачаткам религии», прочим, столь же благообразным, «представлениям»; «К чему мне множество жертв ваших? – вещает Господь у Исайи, – Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота… Научитесь делать добро; ищите правды; спасайте угнетенного; защищайте сироту; вступайтесь за вдову» (Ис. 1,11, 17); просвященность и просвещение идут здесь рука об руку, вызывая у ученого слезы умиления; но откуда все это великое «множество жертв»? Прежде, чем отнести их к «животному наследию», нужно взять во внимание то, что никакому животному ничто подобное не свойственно, понять, что вдохновляло и воодушевляло человека в те времена, когда боги ещё не проснулись, а человечеством безраздельно владели кровавые «духи и демоны ночи»: именно они суть «повивальные бабки истории»).

То, что упомянутые мана и маниту, тотем и фетиш, магия и заговор существовали и определяли древнюю реальность, а «идеология, политика, экономика, практика, хозяйство и семья», возникая в различные эпохи, в упомянутой реальности именно отсутствовали, не в силах повлиять на расклад понимания; последнии реалии аподиктично-абсолютны, ими преимущественно формируется пост-платоническая «абсолютная реальность», довлеющая над историей; первые – историчны в той чрезвычайно своеобразной акцентации, которая сближает их «реальность» с «иллюзией» (исторически, впрочем, «оправданной», и вместе с тем «преходящей»).

Самое фантастическое, невероятное предположение, которым может вдохновиться современный историк, состоит в допущении реалистичности подобных «иллюзий»; опусу, основанному подобным допущением, место исключительно на полках литературы весьма специфического жанра (Фоменко с Носовским отдыхают).

Несмотря на отсутствие видимых альтернатив, упомянутая аксиоматика обеспечила себя и надежной индульгенцией.

Принято считать, что все это – «дела давно минувших дней»; названные «реалии», столь близкие к иллюзиям, и покинули сцену истории, исчерпав себя, полностью утратив актуальность по мере того, как на сцене истории утверждался homo sapiens (т.е. торжествовал его разум; напомним, человек всегда был хомо сапиенсом, но внутри этого «всегда» действует гегелевский процесс само-авансирования прошлого будущим). Но.

Если вдуматься, подобная пред-установка отрицает возможность критики метода (и методологии) самого понимания: оно замыкается в нарциссическом самоудовлетворении, уйдя в себя как «чистую логику», «пригнанность» отдельных своих фрагментов и деталей в рамках мировоззрения, в котором деятельность и плоды разума выступают и предметом изучения, и его субъектом ; если факты не соответствуют сей аподиктике, «тем хуже для фактов»; именно на таком фоне «свято место» заполняется тенями «структурализма» и «эмпиризма». Но способна ли диалектика на внутреннее очищение, следование реальному, но не выдуманнуму, предмету (эпифеномену) , каковым и предстает «разум» и «история человечества», представленная историей его (разума) генезиса ?

Подобное сомнение рождает и иные.

Если разум автономен , различного рода варварские акты, «сопровождающие» его становление и взлет, несущественны (в неком неясном отношении «пропедевтичны»).

Но если это не так , если разум и интеллект лишь обслуживают «движения Духа», непонимание его движущих сил может оказаться, увы, достаточно фатальным; подобная невозможность понимания ярко проявляется в отношении Духа зарождающегося, духа «в себе» как наиболее чистой своей явленности, не замутненной напластованиями «орудий», в том числе орудий мысли и рефлексии, культуры и прочих инструментов осуществления человека в человеческом («образумливаемом») мире (и, опять-таки: если «разум» только и озабочен тем, чтобы познавать «мир» (природу и себя как ее познавателя), он подлинно «раскрывается» в истории, реализуя гегелевские диспозиции; но если пресловутый разум в данном отношении не самостоятелен, если он лишь реализует посылы чьей-то воли, то его пресловутое «для себя» никогда не наступит – напротив, подобный разум по мере своего утверждения маскирует и его породившую волю, и следы собственного присутствия).

Впрочем, все эти соображения исторической аподиктикой игнорируются.

Адаптация «эмпирики к рацио» (Кантом трактованная как предопределенная ограниченностью сознания) и выступает платформой «науки истории» (правда, труд, аналогичный «критикам» Канта в отношении «науки истории», насколько известно автору, до сих пор не проделан, но у него имеются, разумеется, многообразные аналоги: от столь известных «архетипов» Юнга («Главнейшие мифологические мотивы всех рас и эпох являются общими; я мог бы указать ряд мотивов греческой мифологии в сновидениях и в фантазиях душевнобольных чистокровных негров» ), до мета-исторических представлений, «структурирующих» мифы и иными типами универсалий: «Троица отца, матери и сына представлена в египетской религии в образах Осириса, Изиды и Гора, она встречается, далее, почти у всех семитских народов, в не меньшей мере она засвидетельствована также у германцев (со ссылкой на Neckel G. Die Uberlieferungen vom Gotte Balder. S. 199 ff.), италиков, кельтов, скифов и монголов. Поэтому Узенер видит в представлении об этой божественной триаде фундаментальную категорию мифологически-религиозного сознания: «глубоко укорененную и потому наделенную природной движущей силой форму созерцания» (со ссылкой на Usener H. K. Dreiheit//Rheisnisches Museum. N. F. Bd. 58 и Nielsen D. Der dreieinige Gott in religionshistorischer Beleuchtung. Kopenhagen, 1922. S. 68 ff». ; упоминание об этой «природной движущей силе» умилительно и, безусловно, способствует укреплению оснований нравственности; «семья» выступает явлением надысторическим, даже не бого- данной, но весомо-натуральной святою троицей, изнутри формирующей ментальность; увы, пост-модерн разбивает и такие монолиты, равно как архетип праматери и пр. святыни юнгианской «нуминозности»).

И именно к такого рода «проекциям» и сводятся преимущественно теоретические реконструкции «начал истории», равно ее «логики»; некое свойство-способность человека объявляется его «сущностью» (наиболее существенным свойством); она и обуславливает прочие свойства и признаки человека – менее существенные. Но как на «заре истории» нет индивидуума, так отсутствует в пейзаже (сколь-нибудь привычная) „семья», как трудно в условия подобной зари спроецировать «мышление», сочетая его с отсутствием языка, как и «логических операторов» (в какой связи приходится рождать таких монстров, как «пра-логическое и мифо-логическое мышление»), так сложно вообразить «рождение языка» из аморфного лона эмоциональных выкриков. Не более внятны характеристики примитивной палеолитической «религиозности»; внешние признаки, взятые из различных источников и «спроецированные» на «исторические основания», порождают картинку пеструю и плохо связанную: странную и страшную жестокость кровавых культов необходимо сочетать со страхом перед покойниками, удобрить анимистической оживленностью, полить сиропом «почитания предков», вдобавок увидеть в ней зачатки совести или нравственности, равно предтечи «теоретических моделей» и ростки научного мировидения, насколько их удается утвердить в древней магии – и, что самое комичное, «объяснить», т.е. вписать в систему безальтернативной рациональности (природа не умеет безумствовать и не любит шутить), каковой наши предки безусловно следовали , но, увы, с им столь присущими «дикостью» и «неразумием», т.е. постольку, поскольку «понимали свой интерес»; понимание же их ни к черту не годилось, и рождало известных чудовищ, вылезающих из «сна (их) разума».

«Прошлое», т.о., производится преимущественно в настоящем .

Именно оно, поумнев и прозрев, поняло, что может наполнять историю, что в ней существует подлинно , облачаясь в исторически-сменяемые одежды; вместе с тем оно же установило, чего подлинно не существует – и, следовательно, никогда не существовало, и взялось переписывать историю, заменяя ее бредни – богов и демонов, откровения или провозвестия, подвиги мифических культурных героев – подлинными реалиями бытия .

Прошлое переполнено призраками настоящего; эти неприкаянные души так и кишат в сумрачном свете «начал истории», обзаводятся именами, биографиями и иными признаками жизни, массивностью собственных описаний уснащая историю вымышленной, но все более достоверной «наглядностью» двух родов: подлинными или безусловными реалиями рода, хозяйственной практики, социальной организации и пр., и им сопутствующей экзотикой: «магической практикой», тотемами и фетишами и пр., причем второе не может не «отражать и выражать» (фантастически) первое, «не прямо», «не буквально», но все же…

А что, собственно, ещё может оно «выражать и отражать»? Ну не Бога же, в самом то деле…

История представляет собой процесс становления разума ; преодоление панлогизма не изменило подобную парадигму в ее основаниях , в частности, во взгляде на «природу человека», по прежнему трактуемого всеми серьезными учеными в качестве homo sapiens .

Поскольку это так – разум не может не представлять все-исторической реалии; он именно «развивается» в истории (вместе с чем развивая и «человека»); следовательно, он не может не присутствовать в ее «начале», возникнуть вместе с человеком, «сохраняться» вопреки переменам и пр. – первичное допущение рождает «очевидные следствия», и, уже в качестве следствия общего – мировоззренческую парадигму исторического процесса.

Вытащи из этой конструкции «концепт разума» – и все рухнет , понимание истории лишится не «одной из», пусть существенной, детали, но опорного элемента, вне которого невозможно само понимание — понимание, напомним, аподиктическое, не затрудняющееся «опорой на факты» и не расстраивающееся вследствие наличия многообразных фактов , с ним в нималой степени не согласуемых.

Но помянутое понимание обладает и второй точкой опоры, краеугольным камнем, на котором возведено его здание (как рационализм предполагает эмпиризм и эмпирику).

Таковой и выступает «естественный человек», «глина», из которой разум лепит все более приспособленное к общественной жизни (разумное) создание; нужда в ещё одной реалии-инварианте рождает представление о натуральном человеке , столь же безусловно на всех этапах истории наличествующем, сколь безусловно представлена на протяжении истории «природа»; именно подобный «реальный индивид» (которого изобрел К. Маркс, обращая гегелевские конструкции «с головы на ноги») обретает контуры homo natura ; именно его «природа» «изживается» в многообразных сценариях развития, «вытесняясь» разумом ли, духовностью, или иными достоинствами, проявившими себя, к сожалению, столь поздно, но с первых дней направлявшими помянутое развитие – и, следует добавить, в достаточно объемном списке достоинств человека, каковые вместе с тем регулярно рассматриваются в качестве его «наисущественных свойств», разум и занимает позиции главенствующие во многом потому, что успешно инкорпорирован в «лоно природы», рассматривается в качестве «естественного продукта эволюции», не только человеком представленного, но в нем именно достигшего наибольшей полноты и совершенства (иные обезьяноподобные также демонстрировали (демонстрируют) весьма убедительные признаки разума, но вот именно предки человека оказались счастливчиками, у которых «интеллект» (плод деятельности мозга) развился в наибольшей степени; «разум», т.о., обретает «естественную прописку», выступая «натуральным плодом эволюции», и (уже по совместительству) «венцом эволюции природы» как «разумным телом», т.е. мозгом).

2. Homo natura vs homo sapiens.

Что же скрывается за этим многозначительным подразумеванием?

Иной вариант ответа на вопрос, озвученный в самом начале – что сохраняется при всех переменах исторического развития – нравов, обычаев, ценностей, орудий и пр.

В самом деле, мы начали разговор с утверждения о том, что «на заре истории» нет и тени «индивида» и его «индивидуальности».

Относительно последней все достаточно ясно, но вот с первой частью утверждения дело обстоит несколько сложнее: здравый смысл не может принять подобную сентенцию, настойчиво свидетельствуя о том, что все же «нечто подобное» всегда присутствовало на арене истории (к чему же в противном случае относятся все рассуждения относительно «первобытного человека» и его «разума»?).

Безусловно «тело», с «человеком» («реальным индивидом») связанное неразрывно.

Так аксиоматика реального пополняется ещё одной компонентой-инвариантом.

Помимо разума, таким инвариантом выступает человеческое тело, «человек» в его «биологической» (и, в ближайшей перспективе, эволюционно-биологической) природе.

Центр внимания, т.о., занимает новое образование-«идея».

Её представляет биологическая особь , или обособленность физиологического (или обще-биологического) бытия, достаточно автономного в отношении форм, принимаемых «социальной надстройкой» над подобным «фундаментом».

Далее это «реальное существо» («реальный индивид») вступает в отношение с ему подобными – столь же автономными живыми существами (связуемыми рядом жизненных задач, в частности, потребностью удовлетворения полового инстинкта; такова уж реально-натуралистическая предпосылка человеческой общности; все же главные роли в подобном связывании исполняет «общий интерес», трактуемый (Спенсером) как взаимная польза – и соответственно, взаимное использование ).

Ради чего?

Странный вопрос. Ответ на него уже подготовлен разумениями, заключенными в предыдущем.

Ради решения задач «выживания», «более эффективной борьбы за существование».

Человек – существо общественное, поскольку его «естественность» его к этому пред-уготовила; он был «стадным животным», выживающим сообща; по мере вызревания разума (развития интеллекта) его стадность дополнялась «коллективностью»; со временем подобные «принципы» вступили между собой в (диалектическое) противоречие, стадность отступала вкупе с инстинктами, подменяясь сознанием и конвенциальностью (потому и «Процесс обуздания зоологического индивидуализма возникающими производственными отношениями и формирующейся как их отражение коллективной волей, процесс борьбы социального и биологического был процессом развития первобытного человеческого стада. … (оно же) являлось формой, переходной между зоологическим объединением и первобытной коммуной…». ).

И в данном случае «разум» исполняет роль универсальной волшебной палочки, при помощи которой «зоологический индивидуализм» им «обуздывается» авансом , задолго до утверждения социальных условий утверждения собственного (не смущает автора и то, что проблема такого «обуздания» вполне актуальна и в отношении современности).

Так утверждается концепт homonatura; рациональные установки, олицетворенные разумом, обретают (эмпирический) предмет, воплощенный телом; так трансцендентальная познавательная парадигма формирует взгляд на историю, выстраивая «априорную схему историчности», познанию истории предшествующую и последнюю предопределяющую (в рамках такого рода аксиоматики «идея» вечно подчиняет себе «материю», «разум» воюет с «природой», сознание занимает участок фронта, связанный с (вечным же) подавлением и вытеснением «зоологического индивидуализма»; под новыми складками психоаналитики и материалистической антропологии угадываются (весьма ветхие) одежды классической в своем существе философии).

Подобная аподиктика оставляет в центре утверждаемого серьезные прорехи: пусть разум обладает собственной инерцией и извечно подавляет инстинкты; но разум сам суть инстанция обслуживающая, инструмент реализации желания-воли ; последняя же, как ни крути, не может не восходить к неким «базовым импульсам», каковые необходимо понять в их собственной природе, с большой долей вероятности, «натуральной», восходящей все к тем же «вытесняемым и подавляемым» инстинктам, и, прежде всего, к инстинкту само-сохранения, «воле к жизни» и пр.; последние, следовательно, вынуждены сечь себя сами , и подобный мазохизм также претендует на выражение «человеческой сущности» (иначе, в этом пункте вновь возникает потребность в «хитрости гегелевского разума»: «разум» при своем возникновении сразу же существует не только в качестве реальной инстанции, всего лишь обслуживающей инстинкты, но и в качестве «цели», «будущего», чудесным образом имплантированного в прошлое и в нем себя «сохраняющего и сохранившего»).

Отступая за «разум» в поисках его источников, мы вынуждены придти к «природе»; пытаясь усмотреть в ней первопричины, разум неизбежно приходит к мысли о causa sui в сфере интеллектуальной прототипичности (попадая в классический «круг» логики).

Третьего (в рамках представленной парадигмы) не дано (что, впрочем, совсем не означает того, что такое «третье» не определяет реальность исследуемой реальности).

Это – первая антиномия «позитивного разума», связующая инстинкт и разум (разум и природу) узами «идеи», «по ту сторону истории» определяющей «природу человека» – но, как следует из предыдущего, идеи глубоко порочной, изначально не умеющей свести концы с концами (а начала – с началами).

Досадно и иное: и «инстинкт», и «разум» (интеллект) сходны в механистичности (в алгоритмичности) своего применения; то, что характеризует иную сторону человеческого бытия (его «эмоциональную компоненту», уже в рамках существования животного разуму или интеллекту противопоставленную, пресловутую свободу, «произвольность» и пр., т.е. то, что позволяет всему живому реагировать на ситуации неопределенно-вариабельные, не обладающие жестким схематизмом причинности протекания ), схематикой переходности и не раскрывается , и даже не затрагивается .

Увы, и путь подобного и внешне достаточно логического продуцирования уснащен терниями; «сознание» чрезвычайно трудно связать с простым усложнением «животного интеллекта»; оно представляет некое новое свойство , предполагающее нелинейный генез («Усложнение нервной системы само по себе вовсе не обязательно должно было вести к образованию психического феномена сознания. … С биологической («естественной») точки зрения более понятным было бы развитие нервной организации по пути все большего усложнения бессознательно-рефлекторной деятельности, т.е. усложнения «поведения» всего организма… без …вмешательства идеальных факторов «сверхъестественной» природы». ).

С точки зрения научной рациональности произошедшая революция необъяснима; в ее рамках рациональные «механизмы приспособления» сменяются иррациональными , тем самым резко снижая шансы выживания; «разум», в итоге подобной трансформации все же «возникающий», увы, своей развитой формой отделен от «начал» тысячелетиями и не мог способствовать чаемому «выживанию» – и произошедшее тем самым «оправдать».

И, если сводить «адаптацию» к использованию готовых алгоритмов, то перемену, с человеком произошедшую, иначе, чем «деградация», охарактеризовать невозможно; но в невозможности дальнейшего применения негибкой схемы инстинктивных механизмов и заключался, очевидно, тупик, связанный с эволюцией человека; напротив, первые шаги по тропе нетрадиционного «приспосабливания» заключены в использовании резервов других и по иному используемых, приспосабливанием «эмоциональным», получившим развитие и поднявшим эмоции до уровня «высших» (или, в иной редакции, трансформировавшим или развившим (некоторые) инстинкты до уровня эмоций).

Но привычные эмоции (как и разум) представляют плоды чрезвычайно длительного исторического развития, в частности, утвердившего в основании человеческого (сиречь, «нормального») поведения именно «разум», «подчинившего» ему эмоции, выстроившего систему общественных отношений , такое наполнение «сознания» некогда обусловившую и в дальнейшем закрепившую.

В такой связи не слишком продуктивными представляются попытки опирания как на разум, так и ему абстрактно-иное, «чувства, эмоции, интуицию» и прочие, но не менее романтические способности («одухотворенность» или «религиозность»), кои якобы и характеризуют «существо человека» неким изначальным, довольно мистическим клеймом феноменологически констатируемой «сердечности» наивного дикаря — в силу того, прежде всего, что все эти способности «открыты» современностью, и добросовестно заброшены в прошлое с целью уяснения «подлинных мотивов» населяющих его «индивидов».

Увы, и в данном случае действует знакомый механизм «наглядности», привычности и приспособления «исторического процесса» к «условиям представления».

А именно:

«Процесс происхождения» наделяется двумя уже знакомыми «псевдо-маркерами»; с одной стороны, существование (и сущность) наших далеких предков обуславливается их «эмоциональной сферой» (каковая «на заре истории» безусловно превалирует); с другой, в их арсенале присутствует и привычный «разум» (homo sapiens все-таки); так исторический процесс заключается в рамки их «отношения», а его вектор предопределен постепенным и вместе с тем неуклонным выдвижением на командные позиции разума. Сам исторический процесс обретает удобные черты «изменения без перемен»; эмоции и на заре истории, и в наш беспокойный век означают, безусловно, одно и то же : гнев, боль разлуки, любовную истому и пр. переживания, подчинение которым в высшей степени свойственно дикарям и людям простым, безыскусным (и как было показано в работах Дарвина (Darwin, 1872, 1877) и в трудах ряда современных ученых (Ekman, Friesen, Ellsworth, Izard), эмоции у представителей разных культур, проживающих на разных континентах, схожи; и племена первобытные, не имевшие контактов с западной цивилизацией, не являются исключением из такого правила; впрочем, критерии оценки такой схожести довольно сомнительны, т.е., прежде всего,предвзяты; речь неизменно идет о некоторых «простых» эмоциях: страхе, гневе и пр.).

Эмоции прототипично связывают «человека» с его телом (так рассматривали дело в том числе Декарт, Спиноза и Джеймс; далее их взгляды будут разобраны более подробно) и в таком отношении противопоставлены духу (Декарт) или интеллекту (Спиноза) образом знакомого уже пост-платонизма, внеисторически, универсально.

На заднике этой вполне логической картинки фигурируют ещё и «инстинкты»; они, вне всякого сомнения, связаны с «эмоциями» неясно, но очевидно, поскольку не-разумны, противопоставлены разуму в рамках известной дихотомии (инстинкт – разум).

Впрочем, представления об «эмоциях» крайне гипотетичны; они, во всяком случае, родственны разуму в рамках иной аподиктической установки: разум и эмоции суть ранее упомянутые исторические, и вместе с тем относительно неизменные реалии ; в этом своем свойстве они противопоставлены упомянутым иллюзиям, вовлечены в их игру, но никак в ней существенно не задействованы (магия, например, безусловно «обращается» к эмоциям и на них «воздействует»; но «магия» как иллюзия не есть эмоция как реальность; очевидно и то, что «ритуал» или «магия» не могут выступать альтернативой эмоций, в том числе и в отношении общих, равно индивидуальных, мотиваций (автор исходит из представлений о психологии эмоций, развиваемых в ряде работ, отстаивающих функциональное единство эмоциональных и мотивационных интенций , в частности, работ Л.И. Петражицкого, Р.У. Липера, а также: Arnold, Gasson, Young, Bindra, Tomkins и др.); магия может быть, скажем, инструментом воздействия на эмоции ; но сами эмоции (поскольку они надолго пережили магию и отнесены к «реалиям психологической жизни») предполагаются уже наличными, лишь «подвергшимися ее воздействию»; поскольку над-историчен разум, над-историчны и эмоции; исторично исключительно их «отношение»; надысторическая «рациональность» продолжает довлеть над историческими реалиями).

Между нашим животным предком, все действия подчиняющим «инстинкту» с его «программным обеспечением», и уже-человеком, ведомым по жизни разумом и сознанием, разверзлась теоретическая пустота; она эмпирически заполняется уже упомянутыми псевдо-конструкциями: мифологическим и пралогическим мышлением (при невозможности объяснить, что это собственно, такое), «религией и магией» в их непростых и неясных отношениях, изживаемыми и вытесняемыми инстинктами с их «проецированием» на «эмоциональную сферу», и пр.

И эта пустота грозит засосать в себя «человека», ускользающего от всматривания в этой щели между естеством (homo natura) и рациональностью (homo sapiens), хотя бы в силу того, что инстанция, обеспечивающая подчинение первого второму не включена ни в первое, ни во второе и фигурирует в их отношении в качестве неопределенного х , и, если в рамках отношения (и как само отношение) означается, то также обретает мистический или «трансцендентный» привкус «воли», «сверх-Я» и пр. инстанций, чье происхождения темно и невнятно (инстанций, наследующих устаревшей «душе»).

Т.е. заполнить сей «пропуск» никак не удается (подобное «зияние» характерно для всех предметных полей и способностей, определяющих человека в его отличие от животного: оно разделяет аффективные «сигналы» и «символические формы», равно «аффективные реакции» и «рациональное или целесообразное действие», «эмоции» и их предметно-языковые «выражения» и пр.; в конечном счете, человек есть, с одной стороны, тело, с другой, душа, с одной стороны, живое существо (животное), но с другой, живое существо, наделенное разумом, с одной стороны, Оно, с другой, сверх-Я, иными словами, «материя» и «дух», в извечной мистерии их взаимоотрицания).

(Приведем по такому поводу следующее суждение: «Все (sic!) современные теории антропогенеза упираются сегодня в три проблемы, которые при ближайшем рассмотрении оказываются, по существу, лишь тремя сторонами единого процесса, а точнее целостного акта (? – «целостный акт превращения в целостность» звучит для современного слуха чуть тяжеловесно) превращения биологических структур в сверхбиологическую человеческую целостность. Эти три проблемы таковы: 1. Как бессознательный и… реактивный механизм биологической ориентации в среде естественно-наличных раздражителей мог превратиться в «сверхъестественный» свободный акт идеального представления и целеполагания? 2. Как зоологическое стадо (? -Д. С.) животных могло превратиться в социальный (простейший — «тотемический») организм, предполагающий сверхбиологические (нравственные) принципы объединения? 3. Как манипулирование естественным предметом в рамках актуально-оптической ситуации (например: голод — палка — плод) могло превратиться в акт пред-намеренной целесообразной деятельности, предполагающей изготовление и сохранение орудия?» (вообще говоря, трудно понять, отчего такого рода проблем, в которые упертывсе антропологические теории, именно три; напротив, очевидно, их число легко умножить например: как аффективные выкрики смогли трансформироваться в слова – осмысленные сигналы, речь и пр.; как инстинктивные основания поведения смогли смениться иными, к примеру, «эмоциональными», и пр.; с другой стороны, эти три или тридцать три пункта и в самом деле несложно свести к одному: переходу от «обособленного существования, подчиненного инстинктам», к помянутому «целостному акту», Д. С.). )

Иными словами, «человека» представляет то, что позволило «обуздать» господство «натуры» в форме инстинктов; традиционное и достаточно укорененное в классической философии понимание заключается в том, что это «разум», поскольку таковойзавершает «процесс обуздания»; альтернативный взгляд заключается в выдвижении на такую роль «воли» (или эмоций, прежде всего – высших), поскольку именно они означенный процесс начинают и именно в процессе гипотетического обуздания обзаводятся разумом как орудием разрешения их существованием обусловленных проблематизаций (формально и разум, и высшие эмоции выступают альтернативой инстинктам ; мы ещё вернемся к их непростым отношениям, здесь заметив только, что подобно тому, как разум представляет собой некое новое качество инстинкта (совокупность сложных алгоримов деятельности, в том числе в форме знаний, техник и технологий), и «высшие эмоции» представляют собой новое качество «просто» эмоций, достаточно таинственной способности ориентироваться в условиях непривычных, или же ту пресловутую «произвольность», коей Кант наградил исключительно человеческое сознание; вместе с тем в качестве мотивации (воли) эмоции противопоставлены неопределенности наступающего определенностью чувств , например, убеждения, уверенности – или веры, «на заре истории» с волей синкретически единой и выступающей прототипом (архаичного) «знания» ).

Но именно это глубинное «свойство» человека попадает в капкан замкнутого круга логики: с одной стороны, «глубинные мотивы» человеческого бытия не могут не быть от «натуры» производными, «вырастать» из инстинктов (гипотеза homo sapiensи исходит из того, что инстинкт «сохраняется» в глубине человеческой конституции, но редактируется разумом – эксплицируется, обобщается и обобществляется, преобразуется в цель, равно в систематику ее достижения-реализации и пр.); с другой, высшие эмоции до лжно отличить от инстинкта изначально, вне- и до- их обзаведения исполнительским инструментом со-знания и разумности – напротив, именно последние свойства (способности, как, впрочем, и многие другие) необходимо дедуцировать из этой глубинной мотивации – как существа человека (его «основного инстинкта»; человеческий интеллект, как уже было упомянуто, не есть просто расширение возможностей интеллекта высших приматов; его качественные изменения и обусловлены тем, что такой интеллект вынужден был исполнять ранее ему не свойственные функции, что и определило столь серьезные его метаморфозы; т.о., предков человека отличало от человекоподобных обезьян не уровень интеллекта, но иные мотивы их существования, развитие интеллекта (в том числе) обусловившие, поставившие перед ними новые цели, и потребовавшие его качественного изменения).

То, что вело предков человека по тропе жизни, что направляло их действия и поступки, помыслы и желания, продолжает пребывать в «серой зоне», разделившей «инстинкт» (природу) и «разум» (природу осознаваемую и осознанную; именно такая «серость» порождает многообразные «трехчастные деления», фиксирующие «генез» «натуры», преобразуемой в «культуру» через некий невнятный переход как «третий член» рациональной дефиниции: такой «переход» фиксируют, например, «ступени мимического, аналогического и символического выражения» в сфере генезиса языка и пр., в более общем виде – модели исторического процесса Конта или Спенсера; но все этапы истории (что не менее очевидно в рамках предлагаемой «логики») предстают особенными формами подчинения «материи – духом», каковой, правда, выступает и итогом означенного «подчинения», и его предпосылкой; логическое несоответствие легко переходит (у Гегеля) в диалектическое «развитие через отрицание» и пр.).

В условиях такого рода альтернативы (или безальтернативности) природы/разума, и «стрела времени» обретает безальтернативную направленность: от «подчинения природе и ее законам» к их «познанию» и «подчинению природы» (просвещенческая парадигма).

Такие рамки отличает признак безусловности в отсутствии иного; недостающие же «звенья» (например, причины появления у человека «высших эмоций», эстетического или религиозного «чувства», чувства «истинности или нравственности»), легко объясняются, исходя из неких комбинаций с эмоциями «исходными» и «естественными» (на отдельных примерах которых мы далее остановимся); толкование истории легко перерастает в некое псевдо-толкование, классификаторство, клеющее на те или иные явления готовые ярлыки, но, вообще говоря, не слишком интересующееся итогом: ведь сущность исторического процесса предзадана такого рода толкам, априори заключена в рамки прогресса разума и в передовой точке подобного прогресса, актуальном научном знании, целиком содержится – и это безусловно верно в том отношении, в котором прогресс вооружений предопределяет архитектуру современного мироустройства, а физика задает канон научного знания в силу своей эффективности, наглядно продемонстрированной в Хиросиме и Нагасаке; впрочем, гуманитарное знание отделяет от «подлинной науки» не столько отсутствие практицизма, к которому оно тщетно стремится, сколько уход обслуживающей физические науки мысли в область чистого математического моделирования, ни в каких «обоснованиях», равно как и «саморефлексии», не нуждающегося, и менее всего склонного к «философии»; финансы следуют капризам науки, свою «эффективность» т.о.доказавшей; за таким следованием скрывается тем не менее следование реальности , вне формулирования ее «законов»; и в такой реальности несложно угадать привычные контуры «силы» и «власти», «борьбы за господство» и «жизненные интересы» субъектов геополитики (истории) .

Отношение реальности и силы , а этих последних, в свою очередь, к «человеческой сущности», как, например, «разуму», сочетающему в себе (представляющему собой) как «реализм и реалистичность», так и «реальную силу», выступает в такой связи следующим предметом всматривания.

3. Homo necans vs homo religiosus.

Разум претендует на выражение «человеческой сущности» не в силу того , что «во все времена» определял природу человека.

Если разум и выступает «сущностью» человека, то прежде всего в силу того, что на определенном историческом этапе саму эту «силу» воплотил (знание – сила); в таком случае именно последняя и выступает истинным содержанием того, что с помощью разума на данном этапе истории реализуется максимально эффективно.

Разум – явление преходящее .

Попытки превратить его во вне-историческую миссию , совокупив с рядом иных, не менее надысторических (ранее упомянутых) рождает неизлечимую болезнь исторического метода: неизбывную тягу к представлению истории в образе ряда неизменных декораций, взаимное смещение которых (продуцируемое тем же разумом) и имитирует историческое развитие.

Homo sapiens – патентованное изобретение Нового времени, подлинно сумевшего (впервые в истории) опереться на (прежде всего – практический, технический) разум, и со свойственным ему апломбом соединившего разумность и человечность.

Но, как мы успели убедиться:

Если на определенном этапе истории сила человека воплощена в «разуме» (науке, технике, технологии, «техническом прогрессе»), то ранее силу воплощало «безумие» (т.е. «вера», «безумие божественное»), а прежде – «магия» (а ещё ранее, в пределах «пред-истории» как «истории природы», инстинкт, фенотип и пр.).

Подчеркнем: дело не в «расстановке акцентов» или «иллюзиях человека (в общем) разумного»; дело в изменениях тех форм, который характеризуют «человечность» на тех или иных этапах истории, приемов, при помощи которых человечность инициировалась, и, наконец, тех «сущностей», которые определяли «природу человека», определяя, помимо прочего, единство человеческих общностей («сплоченность, солидарность» и пр.).

Если некое представление (категория) призвано «воплотить субстанцию истории», его следует связать именно с необходимостью установления неких (исторических) рамок (рамок «мира»), в которых «человек» обретает возможность приобщения к силе, в данных, конкретных условиях наполняющей его силой «собственной», и, вместе с тем, связующей его с иными людьми, их совместное существование наполняющей «смыслом», выводящим отдельные, обособленные существования за их рамки , созидающей бытие, воплощенное единством (общего) со-существования.

Рамки истории – рамки приобщения человека к «силе общности» и «общности (ее) сил».

Понимание истории, т.о., нуждается в коренной трансформации : допущении в нее ряда подлинно исторических , действительно различных «эпох» – и это требование прежде всего относится к человеку , который вовсе не «оставался» в истории «самим собой» (как прежде всего человеком разумным, наделенным вечно сопровождающим его разум телом с ему присущими инстинктами и эмоциями, и вечно стремящимся «в борьбе с природой» к ее «подчинению»), но был именно разным, представал в те или иные эпохи «человеком магическим, религиозным», и, позднее, наконец, «разумным» (заметим, что хищнические его устремления в такой связи нимало не пострадали, на что, впрочем, указывалось уже многократно); следственно, его (относительно неизменная) «сущность» обретается вовсе не в «разуме», но в том, на что сумел опереться человек как на условия инициации силы, как «на заре истории», так и в ходе ее дальнейшего течения, собственный разум развивая .

Но если мы принимаем за основу определения человеческой сущности упомянутую «силу», то мы обладаем набором таковых, коллекцией театральный масок, среди которых фигурирует уже упомянутые (и ещё не упомянутые) образцы «homo»; но если отвлечься от такого рода частностей, обнажив «силу» в качестве «чистой сущности», мы приходим тем самым к полному абсурду, гипотетическому «человеку сильному», тотемическому льву, леопарду, медведю и пр. (игнорируя и то, что упомянутые существа противопоставляют окружению обособленную силу; человек не действует столь индивидуалистично , обладая повадками стайного хищника , хотя геральдика и предпочитает подобное обстоятельство игнорировать); «сила», т.о., нуждается в собственном определении, вдобавок грозящем на себя принять прежние огрехи «разумности», предстать субстанцией над-исторической, т.е. неизменной (например, метафизической «волей», мистической «тонкой энергией» и пр., не менее фантастическими, благоглупостями).

Т.е. подобные экзерсисы встречаются и с существенным возражением: воплощение не есть сама «сила» («сила – в правде»), но форма ее реализации; в такой связи возникает вопрос, как можно представить силу в «чистом виде», и можно ли отделить ее от условий инициации и осуществления (выражения), рассмотрев в (трансцендентной) самобытности (интенциальной чистоте идеи ). В рамках классической философии такая возможность не вызывала споров; пост-классическая философия, отвергая субстанциализм, перевертывает и отношение «идеи» и «силы»; не первая определяет вторую, но, напротив, вторая (во вполне имманентных своих модусах власти) формирует первую – как прямо, цензурно, так и косвено, через господствующие идеологии («картины мира») .

Тут рациональная мысль попадает в тиски собственных предустановок: если «сила» и отлична от собственных «реализаций», то она (в форме такой своей «чистой формы», как воля и пр.) все же не может не обладать собственной идеей (идеей воли; так появляется на свет «мир как воля и представление»; но уж в своей чистоте «воля», разумеется, темна и невыразима; либо, если необходимо оборвать движение в дурную бесконечность , все же обосновав волю иным, на свет появляется «Природа» и Ницше, Шопенгауэра ставящий на почву биологии; современности более близка задача определения «мотива мотивации» как «чистой» (беспредметной) «идеи самого мотива», скажем, некоего благообразного «само-развития», «способности к научению» и пр. аранжировкам научного мифа «разумности»).

В подобных манифестах ощутим явственный привкус непреодоленной классики; и воля, и воля к власти достаточно трансцендентны, лишены глубины реального генезиса, в рамках которого само различие воли и власти взращено генетически и обладает корнями достаточно имманентными (не-трансцендентальными), и прежде всего, натуралистически-общественными (транс-персональная воля (поскольку таковая существует), неотличима от идеи власти как собственного лона общности).

Совпадение манифеста и сил, за ним стоящих, характеризует детство человечества; сила и идея, ее выражающая, достаточно рано расходятся в рамках «политических игр»; в расхождении пафоса манифеста (идеалов) и политических целей (расхождении идеологии и политики) следует усмотреть основания различий между идеей и силой , за ней стоящей ; сила и идея ведут между собой тонкую игру, именуемую политикой (не следует забывать о том, что отношение силы и идеи также не метафизичны, и определены реальностью, в том числе (и прежде всего) противостоянием идее силы и силе идей иной общности , или же иной общности идеи и силы, иным рамкам возможности их со-бытия ).

Определение «чистой идеи силы» по ту сторону классической философии должно, т.о., учесть это значимое обстоятельство: детство человечество не разделяет силу и идею ее (сила (Дух) «в себе», по Гегелю), поскольку сама сила реализует себя непосредственно, не делегируя исполнение иным органам общности; но и современность (сила «для себя») не спешит порадовать наблюдателя прозрачностью устроения; «идея силы», полностью от «силы идей» отделившись, рождает симулякративный «мир», в котором ее присутствие не обнаружимо; общая «прозрачность мира» в ходе генезиса, т.о., не возрастает , и генезис (поскольку он выступает «генезисом силы») с необходимостью заключается в мимикрии под «законы природы», в том числе «социальной» («идея силы» и «сила идей» в наши дни, например, выступают производными власти, в манифестациях себя не обнажающей, но маскирующей , манифестирующей не себя, но мир , в котором «субъект силы» обладает наилучшими условиями реализации, а собственную силу представляет в качестве силы и «внешней», и «объективной» (например, пресловутых «законов рыночной экономики»), «воле и сознанию» человека не подчиненной; в рамках «магического мира» действенны заклятья, в условиях «реальной экономики» – инвестиции и пр.; господствующая воля (в иной редакции в т.ч. представляемая господствующими отношениями ) и устанавливает рамки мира , в которых обретает действенность, и стремится в такие рамки воплотиться).

Историю человечества с такой точки зрения легко подразделить на «три значимых этапа» (a la Конт или Спенсер; согласно Конту, развитие проходит три основные стадии: «теологическую», «метафизическую» и «позитивную») «становления» (окарикатуренной в предельной схематичности) силы: Духа, Бога, Разума, общности, человека, человека как существа одухотворенного, человека как существа общественного, человека как существа разумного, общности как органического (или механического) единства homo necans, homo religiosus, homo sapiens; но речь во всех случаях идет о замене этапов «истории освоения природы» на этапы становления «силы субъективности», все более явленной и доступной целесообразному оперированию, все более подчиненной «самому человеку» – и все менее противостоящей ему в качестве силы «чуждой и внешней» (отчужденной), напротив, себя выстраивающей в качестве (симулякра) силы посюсторонней как единственно-возможной (его) собственно-й силы (в частности, в рамках преодоления гегельянско-марксистского мифа отчуждения , основанного отчасти руссоистским, отчасти технократическим мифом естественной сущности , каковую человек якобы и «утрачивает» в истории; очевидно, тем не менее, обратное: именно «на заре истории» над человеком абсолютно господствуют не ему подконтрольные (магико-религиозные) силы; именно последние и становятся в ходе исторического развития его собственными силами , по мере того, как возникают и самой же историей утверждаются все составные элементы данной сентенции: силы , трактуемые в качестве потенциально управляемых субстанций , собственность , вызревающая в форме отдельного института (принадлежности рода, в дальнейшем – индивида), сам индивид , чье существование нераздельно связано с «его собственной» волей, «существованием», в данном случае – достаточно автономным , и «отчуждением», неотрывным от возникшей и уже достаточно утвердившейся в рамках договорных отношений «свободой его воли», уже способной противопоставить себя «общей воле» как институциональной власти).

Итак, этапы, выделяемые с точки зрения гипотезы «рамок»: всякая власть стремится утвердиться в силах, представляемых в качестве абсолютных, но также и абсолютно-естественных; магия оперирует силами, разлитыми в природе, религия апеллирует к абсолютно-надприродному могуществу, рациональное управление ищет обоснований в «законах рыночной экономики»; во всех случаях власть выстраивается в качестве системы наместничества, опираясь на некий симулякр-обоснование; его и именуют в максимальном обобщении «силой» (можно, разумеется, назвать его силой общественной и от общности отчужденной, памятуя о том, что такая сила никогда не была собственной силой общности, как ни была таковой и «природа» – одна из наиболее ранних модификаций подобной силы; гегелевское «отчуждение» суть один из модусов экзистенциальности человеческого бытия).

Культовый , или «ритуально-суггестивный»: убийство подразумевает гнев-«амок», поскольку же речь идет о военных акциях, «массовое во-одушевление», и выступающее залогом могущества (распространенность такого «признака-способности», и отличающая наших предков от иных хищников, послужила поводом наделения человека упомянутой в подзаголовке очередной «сущностью», homo necans; в действительности же подобное свойство не «присуще человеку», но выступает итогом весьма специфических процедур, человека силой наделяющих, и в определенных ситуациях – состояниях – преобразующих его в безумную «машину уничтожения», берсерка ).

Подчеркнем: речь идет о весьма своеобразном «мире», в котором обитает столь же своеобразный «человек»; его «человечность» целиком предопределена тем способом, при помощи которого он «человечностью» наделяется; никакие надысторические константы в его отношении не действительны; он не «разумен», не «неразумен», не «эмоционален», как и «не лишен эмоций»; он – другой, как «другое» то общество, которое формирует такого рода органику (магическую общность «мира силы», в наиболее распространенной (но не единственно-возможной) редакции, тотемическую общность, общность такого рода при-общения к силе как такой род общности ).

Это – порождения магического мира, чья конституция целиком определена магией «очарования» внешним (предметным) миром, рождающим новые мотивы «пребывания», прото-эмоции и прото-разум (и сама такого рода «магия» (в чем мы вскоре убедимся) с представлениями современными связана весьма косвенно; речь во всяком случае идет о некой синкретической прото-магии , в этом своем качестве ещё не отличимой от «прото-религиозности», единстве ритуала и культа ).

Никакие иллюзии, равно (не существующий) «разум» не могли управлять людьми в течении тысячелетий, подвигать их на неимоверные усилия по строительству храмов или святилищ, дольменов, кромлехов, и, что более существенно, кровавые жертвоприношения, на них производимые; человечеством двигала сила, не имеющая к разуму и интеллекту никакого отношения , но предопределившая природу человека ; ее инициация представляла на протяжении тысячелетий наиболее насущную заботу общности, буквально совпавшую с задачей очеловечивания человека (обобществления общности) .

Сила являет себя на этом этапе во всей своей непосредственности; ее торжеством и апофеозом выступает убийство , сопровождаемое «дополняющими аксессуарами» зверств: пыток, расчленений, медленных сожжений и пр. прелестей детства человечества; смерть и сила сплетены в неком спектакле жестокости, насилия – расчленения – поедания; истоки «силы» предельно туманны (с точки зрения современного рационализма) и потусторонни в специфическом смысле независимости от индивидуальной воли ; внешняя сила (мана) «овладевает» человеком и может «возникнуть» в результате специфических процедур по ее вызову-инициации; наиболее общим приемом оперирования силой выступает ритуал и культ. Им наследуют, с одной стороны, религия, как, прежде всего, дело, объединяющее всех (верующих), и традиционно апеллирующее к не-возможной-к-прямому-воздействию силе, и магия , трансформирующая силу в пределы наличных процедур управления (в силу того регулярно и трактуемая как предтеча науки).

Справедливое подчеркивание индивидуализма магических процедур не должно, тем не менее, заслонять фактического магизма им предшествующих ритуалов , например, наиболее распространенного – жертвоприношения ; религия изначально обращена лишь к общности; магия непосредственно оперирует с потоками силы ; исторически первичен синкретизм, в отсутствии индивидуализма магию и религию отождествляющий ; религию отделяет от магии необходимость общего вовлечения в происходящее, преобразуемая во внешнюю необходимость культовых оправлений; магию отделяет от религии избранность к (искусству) магии предрасположенных (реципиентов силы); магия непосредственна, религия опосредована (общностью вообще, в том числе общностью сопереживания, как и общностью пребывания, присутствия, совместного делания, и как общностью весьма специфических «посредников» между силой и (ее в т.ч.) восприятием) .

Ранее мы постарались подготовить следующее утверждение: неправомерно было бы связывать такую одушевленность ни с инстинктом (преодолеваемым), ни с разумом (несформированным и по существу не возникшим); следовательно, основания такого рода инстанции следует искать в «чувственности», связуемой с «эмоциональной сферой», или с тем «естеством», которое не отрицает «инстинктивное программирование», но устраняет из него компоненту алгоритмичности, акцентируя аспект «зачарованности», т.е. инстинкт т.о. «снимает», сохраняя его исключительно в качестве импульса и мотива , но не средства и способа такого мотива реализации (контекстуализируя и суггестируя импульс; так, Мак-Дугал (McDougall, 1908) полагал, что инстинкты присущи человеку, как и животным, но предложил теорию, согласно которой каждому животному инстинкту в человеческом поведении соответствует эмоция, несущая инстинктоподобный побудительный заряд; в то же время было поломано немало копий, чтобы подвести под такие, например, эмоции, как «стыд» или «юмор», им «соответствующие» инстинкты; лучше в таком отношении дело обстоит с «инстинктоподобием» эмоций гнева или страха; плохо – с совестью или нежностью, или с «чувством возвышенного», с переживанием «истины, добра, красоты» и пр.; человек действительно располагает рядом «инстинктоподобных» эмоций, но вместе с тем ряд эмоций в эту категорию решительно не помещается; критерии общности эмоций , т.е. собственно эмоциональности, вплоть до настоящего времени определены чрезвычайно неотчетливо ).

В такой связи:

Очевидно, подобные основания недостаточно определить как «эмоциональные», в том числе конкретизируя таковые в образе «высших эмоций»; прежде всего, понятно, не стремление к истине, добру, красоте руководило организаторами помянутых жутковатых ритуалов; упомянутая «эмоциональность» должна была иметь достаточно прагматичные очертания, организую поведения вне-инстинктивное и инстинкты подавляя (сублимируя) в некой исходной, синкретической «сакральности», каковую и следует попытаться понять (речь идет о контурах эволюции собственно эмоциональной сферы, но не «ее ином», ранее не раз упомянутой «интеллектуализации» и ее гипотетическом «сопровождении»; эмоции, в интерпретации, например, Сартра, и есть «внезапное падение сознания в магическое»; и помянутое сознание всегда предполагается (в т.ч. Сартром) «имеющимся в наличии», если речь вообще идет о человеке; мы же пытаемся реконструировать «внезапное падение в магическое» в качестве акта, предшествующего (о-) сознанию).

Т.е. неправомерно было бы объяснять сакральность при помощи эмоциональности, поскольку в данном случае речь идет о различных именованиях некой единой силы, и ни одно из подобных ее имен не выступает прямым указанием на ее существо (особенно имея в виду традиционную смысловую нагрузку эмоций, обычно рассматриваемых в качестве «сопровождения» поведения «объективно обусловленного», сиречь, разумного). Но если ориентироваться на ранее сказанное, можно заметить, что подобные эмоции-проводники силы должны также и объединять сообщество, т.е., собственно, его формировать именно в качестве «человеческого», принципиально отличного от «нормального» стада; добавляя к этому «непосредственность», следует признать, что «родовая магия» работает с чем-то всеобщим, родовыми силами чувственности , в определенных условиях освобождаемыми (инициируемыми, актуализируемыми), доступными манипуляционному воздействию, их, с одной стороны, унифицирующему (обобществляющему), с другой, освобождающему от неких естественных ограничений, налагаемых инстинктом, открывающему «контексту» их окружающего (мира) в предметном «очаровании», и вносящем в их жизнь новые смыслы как новые мотивы и стимулы (и ядра управления, прототипы «Я» в лице родового предка-тотема-защитника, бога-(замещающей) жертвы, «сверх-Я» и пр.), возвышающие человека до «образа и подобия Бога (Другого-тотема, «совести», «архетипической нуминозности» и пр. прототипов (новоевропейского) «Я»)».

На краю смерти предки человека демонстрировали некие универсальные аффекты -(маниакальные) реакции, преобразуемые (магией ритуала) в (высшие) «эмоции»; но такая «универсальность» в числе своих особенных черт включает и «избирательность», или же «предрасположенность» – ту же, что отличает и универсальную предрасположенность ко всякому «искусству», сочетающему предельную универсальность (всеобщность) с некой специфической избранностью (не-общностью, исключающей «массовость»).

Ничто, т.о., не указывает на наличие «естественной связи» между упомянутой универсальностью и «состояниями сплоченности»; напротив, «экстатичность» суть прежде всего утрата контакта с общим — как естественно-общим — миром; восстановление единства следует в такой связи понимать в качестве особой задачи культа, и разделяющей «чистую магию» (обособленного «переноса-в-иной мир») и прото-религию (общность «со-стояния в-неведомо-высшем», «возвышенном», «пред- и про-видимом»; обстоятельство, именно и проигнорированное Дюркгеймом), и связующей их в иерархичность общинного устроения, естественно-противоестественную противоречивость приобщения к миру силы в подлинной общности действия .

Предварительно заметим, что в такого рода построениях возникают контуры сего своеобычного предмета, к более детальному разбору которого мы приступим позднее: во первых, его наиболее общей характеристикой-образом выступает «ужас», подавляемый и преобразуемый (сублимируемый) в некий неясный трепет-восторг божественного безумия (в какой связи канон «попирания смерти смертью» должен встать во главу угла изучения сего феномена); с другой, сквозь такой образ проступают контуры диалектики, «стороны» которой предварительно представлены религией и магией в их синкретическом единстве и раздельности, и сходимости в преодоленной смерти (как общем исходе ритуализации) .

Наметим чрезвычайно кратко содержание следующих этапов, памятуя о том, что в рамках подобных наметок оно не может быть раскрыто сколько-нибудь обстоятельно; их назначение заключается в прорисовке некой «дорожной карты», чрезвычайно схематично намечающей контуры «встроенности» реконструкций силы в привычную «схему истории».

Следующий эон – трансформируемой из культа в культуру религиозности , магию преобразующей в ряде литургических, мифологических и ритуальных форм, каковые все более утрачивают «массовость» одушевления, все более индивидуализируют механизмы инициации силы ; молитва взывают к силе наряду с про-из-вольным усилием; последнее на разум опирается как на механизм целесообразности , и связующий волю с реальностью, а общие цели – с индивидуальными путями их достижения; суггестивно-магическая культура, т.о., подменяется религиозно-конвенциальной; в рамках последней формируется новая культура политикума, или светской власти, предметно-реалистическая по духу ; синкретическая «сила», т.о., трансформируется в совокупность «операций рефлексивно-целесообразного обеспечения».

Магическая избранность, т.о., последовательно приносится в жертву массовости; в своей сердцевине действенность приобщенности к силе избранности уступает место ее же симулякру, обладающему свойствами общедоступности (магия на этапах ее неразрывной связи с «языческой религией», в свою очередь предстающей магией в отношении религий монотеистических).

Сила несколько трансформирует свой облик; по сути, многообразные религиозные акцентации «подстилаются» милитаристкими, но наряду с ними утверждается и сила духа , формируя две ветви власти , или формы «продуцирования силы». «Сила», таким образом, являет свою сущность диалектически двойственно: с одной стороны, как сила, единящая единоверцев , сила внутренняя , увлекающая (избранных) по общему пути свершений; иной ее «проекцией» выступает (внешнее ) принуждение, трансцендентного «вдохновения» (как залога «единств») не подразумевающее, но подчиняющее членов общности ряду правил и диктату власти (в том числе, позднее, власти закона; последнее отделение принуждения от вовлечения возвращает нас к уже упомянутой механической редакции гегелевского Духа; таковая выступает абстракцией принудительной силы , «внешнего давления», отделенных от силы «убеждений» и «вдохновленного единства божественного безумия»; такой «рукав силы» опирается на «разум и реализм», как со стороны формирования наличных условий, ресурсов и аксессуаров силового воздействия, так и со стороны «убеждения», все более опираемого на «разумные аргументы», например, «общие интересы», «выгоды», наиболее близкую к современности «конвенциальность» и пр.; реализм суть культ внешних сил, как сентиментализм (романтизм) суть культ сил внутренних; реализм опёрт на прагматизм, на систему наличных целей (целесообразность); сентиментализм находится в вечном поиске наличных заместителей целям потусторонним, недостижимым , «небесного града» и иных столь же внепредметных ценностей (Бога, бессмертия, смысла жизни, святого Грааля и пр.); сентиментализм работает со смыслами бытия-бунта ; реализм суть абстрактный его момент, «чистая целесообразность» как система шагов по достижению цели – априори имеющейся в наличии, априори освященной Высшей инстанцией (пусть в лице ее земного представительства), именно в силу того и «обладающей высшей ценностью» и пр.; именно это средство , орудие достижения (недостижимой цели-ценности) уже во времена Гегеля и воплотит, и вытеснит «цель», последнюю полностью имманентизировав).

Магия, выступающая внутренним (содержанием) «одухотворения», сохраняется в рамках религии в качестве консервативно-изолированного «искусства», тяготеющего к ей родственной «мистике», как в том числе мистике искусств; религия, будучи внешним, или формой магического, напротив, развертывается в мире и как мир, в своем экспансионизме порождая – в наиболее общей форме – реалистичность, в частности – схемы политической власти, внешнего принуждения, конвенциальности, закона и пр. (экспансия религиозная и предшествует колониализму , и удобряет почву для будущей экономической экспансии).

Лично-родственное единство сменяется в рамках этого эона единством достаточно формальным, по крайней мере, отрывающимся от родной этнической почвы и все более отождествляемым с разделением ряда «символов веры»; вместе с тем сама «экспликация» как «внутренняя образумленность» вкупе с ориентацией на индивида выступает маркером, позволяющим характеризовать то или иное религиозное учение его «цивилизованностью» и «прогрессивностью» (вместе с этими «признаками прогресса» подобные продвинутые учения заключают в себе семена собственной гибели, божественное безумие отрицающие и «трансцендентного вдохновения» реалистически неприемлющие; именно в этих рамках «чудо» приобретает привычное звучание и преобразуется в уникальный акт-откровение, а монотеистический Бог удаляется на такую дистанцию, что докричаться до него способны лишь профессионалы; разумеется, попытки прямого на него воздействия и давления могут быть восприняты исключительно в качестве кощунства; Бог, помимо прочего, делегирует все свои сомнительные с точки зрения морали функции своему альтер-Эго, тем самым все более очищаясь от наиболее кровавых итераций воздействия и вразумления и т.д.; прямое обращение к силе и ассоциируется с обращением к этой ее дьявольской ипостаси (так, и Брахма передает все вредительские и злые функции Валу (Балу) и Вритре); магия – удел Дьявола; она может быть только черной и пр.; всякое искусство опасно тяготеет к магии, конкурируя с божественной творящей силой).

Этот сентиментальный эон и проходит под знаком homo religiosus; таким образом, он сменяет гипотетический эон грубой силы, эру homo necans (крови в этот период льется не меньше, ее потоки проливаются под знаменами религиозной нетерпимости; при этом в сакрализации вызревают собственные, внутренние инвенции многообразных экспликаций, обусловленных разрывом «естественных общностей», необходимостью отрыва канонов и органонов веры от непосредственной включенности в ритуал-сопереживание; клер Запада обретает язык и голос, взывая к пастве при помощи слова; «слово» божественное безумие передать в состоянии разве что в пределах текстов поэтических , от которых канонические тексты религиозных обращений первоначально неотличны, но со временем отдаляются и рационализируются, растворяясь в ритуальных формулах , проникнутых духом идеологии и политики «рациональных воздействий»; общность подавляет всеобщность ; последняя обретает спасательную нишу исключительно в сфере романтизма, как в т.ч. «магического реализма» и пр.; «посюсторонний мир» все более удаляется от «потустороннего», каковой вследствие преобразуется в «миф» и «предмет веры», утрачивая некогда сотворившую его и достаточно прочную магическую почву; «восстание масс», таким образом, начинается задолго до того, как его подмечает Ортега, пронизывая всю историю человечества).

Параллельно именно в этот период возникают первые представления о человеке, не определенном безусловно кровным происхождением («нет ни эллина, ни иудея»); в такой связи формируется представление (о нем) как о субъекте, разделяющем определенные нравственные ценности , «правоверном» вне зависимости от этнической принадлежности; вместе с тем в рамках подобного эона вызревают семена цивилизационной дисциплины ; жизнь, обретая черты общей упорядоченности, подчиненной законам , в качестве органа приспособления к различного рода типическим ситуациям выдвигает разум, наследующий «мир» (связаны с описываемым и политические аспекты экспансионизма: торжество Рима и падение Афин объясняются не различием военных возможностей, но последовательным расширением прав на обретение римского гражданства и сужением возможностей получить афинское. Афиняне стремились оста­ваться этносом на кровной основе. С 451 года до нашей эры для получения афинского гражданства необходимо было, чтобы оба родителя были афинянами. Напротив, римляне, вначале нисколько не уступающие афинянам в этническом самосознании, расширялись за счет включения в свой состав всего населения Лация, затем Италии и, наконец, народов Средиземноморского бассейна).

Разум преобразуется в подлинную рамочность мира в связи с преобразованием им воинского искусства в аналог промышленного производства и его потребителя, в связи с чем и происходит известное вытеснением «воинского духа», лишившее его аристократию (вместе с тем – и аристократию как таковую) смысла существования.

Последний эон:

Рациональный ; цинизм занимает позиции главенствующие; смерть преобразуется в удел холодного расчета («ничего личного»), балансирования и калькуляций; на передний план выходят технологии исполнений , в архаичной «доблести» не нуждающихся, – нужда же, напротив, ощущается только в «исполнительской дисциплине»; прежние добродетели становятся музейными раритетами, вместе с ними «сентиментальность» и пр. «наивность», характеризующая «зарю истории», иными словами, человеческую слабость – как слабость ветхой человечности (военные акции сближаются с хирургическими операциями, смерть перестает афишироваться, но вместе с тем преобразуется в акт необходимости, или тот экзистенциальный ужас , который подменяет саму смерть на подмостках современности).

Эксплуатация (в т.ч. колониальная), претерпевает многообразные метаморфозы, власть изрядно смягчается, предпочитая прямому насилию давление soft power, растворяя силу в разумной необходимости .

Связь «власти» и «смерти» становится все более призрачной. Разумеется, «силовые акции» не утрачивают значения, но все более свидетельствуют не о силе, но о слабости их инициаторов; «военное вмешательство» – «последний аргумент» утрачивающего влияние субъекта геополитики; то же относится к «тоталитаризму» в политике внутренней.

Прямое военное воздействие – уже следствие общей неразумности экономической политики и слабости дипломатии.

Рациональность означается прежде всего осознанием собственных интересов, как и определением путей их наиболее эффективной реализации – собственно, так заявляет она о себе при своем появлении на свет, знаменующем Новое время, подвергшее осмеянию и забвению «дух рыцарства» с его сентиментальностью и «романтикой», принципиальной неосмотрительностью и пр. аристократической героикой (архаикой; см. об этом, в частности, у Хейзинги, в «Осени средневековья»; чего стоит только комическая привычка заранее назначать место и время битвы и договариваться об ее условиях! Девизом более продвинутого времени становится известное «в любви и на войне…»; постепенно все без исключения сантименты приносятся в жертвуэффективности , неожиданность нападения преобразуется в азбуку военного дела и пр.; целесообразность т.о. торжествует, подчиняя все проявления жестокости нормам «гуманитарных акций», цели – средствам достижения; последнее, впрочем, уже достаточно банально).

Подчеркнем: Новое время не выступает следствием «наступления рациональности» и «общего прогресса», себя обозначившего прежде всего «развитием промышленности и элементов науки»; напротив, чрезвычайно длительные, «тихие» тектонические изменения, связанные с общей «имманентизацией» мира (рамок мира), последовательное исключение из его состава всех «систем ценностей» (детранцендентация), иными словами, процессы, в конечном счете обретшие формы «демократизации», порождают необходимость также как и возможность рационализации именно такого мира – рационализации, представляющей в сущности именно «рамки силы» господствующей имманентности (или имманентизации господства).

История совершает полный оборот, в своем (гипотетическом) конце отрицая собственное «начало». Разум отрицает чувствительность и сантименты, вместе с тем пустую мечтательность, романтизм, противопоставляя им суровую трезвость и трезвую реалистичность, прежде всего, всегда знающую, чего она хочет и к чему стремится – и именно в силу того умеющую найти эффективные пути достижения цели; эффективность = целесообразность = предметность = реализм (дело не только в том, что наполнение мира утрачивает ценность, подменяемую ценой; дело в том, что мир, прежде чем подвергнуться такой оценке, обретает предметные контуры, «ценности» отрицающие (напомним о том, что «ценность» суть субстанциальное определение того, что с точки зрения процессуальной предстает «эмоцией»: Добро и ощущение-переживание доброты и пр.).

Постольку, поскольку совокупность неопределенных «ценностей» подменяется не менее презентабельным предметным рядом, «сентиментализм» в самом широком смысле – от магии «тонких энергий» до романтических «ценностей» оказывается излишен, неким «естественным» образом отвергается «самой жизнью», ее трезвостью и «реализмом» (или американизмом). Торжество рациональности порождает «эффект прозрачности» силы, не оставляя для нее никаких иных основания, помимо «натуралистичных».

Т.о., формируется та почва, на которой вызревает объяснительная парадигма, столь привычно воплощенная в совокупности «очевидного» (цинизм силы):

Это – реалистическая интерпретация «существа», скрываемого «сердцем», причем тайна и скрытость в таком случае предпочтительнее обнажения и демонстраций – прежде всего, в силу целесообразности потакания сантиментам (культура в такой связи предстает орудием сокрытия истинных намерений, «пропагандой», позволяющей «воле» управлять массами); «одномерный человек» отказывается от сущности , преобразуясь в образцового обывателя (ещё Кюльер говорил, что если не останется полунормальных людей (demi-fous), (цивилизованный) мир погибнет); вновь торжествует homo necans, но homo necans, в процессе дрессировки весьма образумленный, «живущий и дающий жить другим», вовсе не стремящийся с кулаками отстаивать свои священные «права на существование», весьма разумно предпочитающий прежде уяснить ситуацию и не рисковать без нужды – иными словами, это все же homo sapiens, переставший скрывать внутреннего homo necans, далее его уже не стесняющийся, напротив, регулярно апеллирующий к «естественности» своих прав и к праву собственной естественности (homo necans весьма трусливый и подловатый, эгоистичный и индивидуалистичный, т.е. именно «разумный», вечно держащий при себе и весьма ценящий выданную ему индульгенцию, подписанную самим доктором Фрейдом).

Рациональный эон пребывает под знаком homo sapiens, каковой сменяет наивного homo religiosus и, «на новом витке диалектической спирали», возрождает homo necans во всей его «естественности», наукой освященной и оправданной (борьбой за существование как частностью, связыванием «человечности» с «естеством» как общей установкой науки, воплощающей «реализм» – каковой, в свою очередь, по мере укрепления реалистичности, все более сближается с неприкрытым цинизмом естественности; последняя представляет собой чистую идеологему «осмысленной необходимости» в сфере биологии; разумеется, в виду имеется вовсе не реальный «homo necans», насквозь пронизанный «атавистическими предрассудками», с его глупыми магическими формулами и страхами, существо, никак не способное осознать собственные «интересы», но homo necanssapiens, новый гибрид, столь успешно лишенный усилиями науки наивности, свои интересы осознавший , и готовый их именно отстаивать в рамках «разумных договоренностей»).

Заключение

Если чрезвычайно кратко суммировать сказанное, речь идет о схеме понимания, в соответствии с которой на всех рубежах истории присутствовала сила, обретающая для себя различные «точки опоры» и «выражения»; т.е. «ход истории» вовсе не объясняется «эволюцией разума», к значительным ее промежуткам не имеющей прямого отношения; «смерть» выступает одной из наиболее константных и неопределенных орудий господства (силы), и едва ли не первым симулякром (не-) бытия , в зеркале которого и отражается человек – и сущий, поскольку смерть утратила над ним власть, поскольку он «свободен», и, прежде всего, свободен от власти самого мощного инстинкта, подчиняющего жизнь и поведения живых существ, инстинкта само-сохранения; и, за пределами биологизаторских спекуляций, от власти тех сил, которые в своем лице угрозу смерти воплотили ; именно с ритуализации подобного «освобождения» и начинается человеческая истории; именно это освобождение (смертью смерть поправ) составляет нерв истории религиозной, тем самым, истории «собственно человека» «по ту сторону» эволюции человеческой рациональности.

В стилистике Гегеля, рассмотренные эоны несложно трактовать в качестве трех фаз становления силы (духа); «в себе, в ином и для себя»; проблема заключается в том, что, в соответствии с гегелевской логикой, о том, что представляет сила (человеческого духа) в себе мы вынуждены судить исключительно по тому, что в ней «раскроется» на «последней стадии» генезиса (и сегодня в ней раскрывается то, о чем уже было упомянуто: реализм, прагматизм, конкретность, технологичность и иные атрибуты «торжества разума»; значит, именно они всегда составляли «существо человека», а «ценности» наследовали иллюзиям и предрассудкам); подобной интерпретации препятствуют в том числе волюнтаризм, коим освящается «конец истории», утверждаемый господствующей цивилизацией, стремящейся увековечить свое господство (якобы «раскрывшее» существо предшествующего и вместе с тем «воплотившее его с наивозможной полнотой»; именно в силу сего идеологического догмата Гегель (равно как его последователи) вынужден был «завершить историю» таким ее апофеозом, как прусская государственность; стоит только выйти за рамки «окончаний, раскрывающих смысл (всего) прошедшего», и подобная «логика» бесславно падает).

Если же подобную «логику» не абсолютизировать, ей не сложно противопоставить иную: существо «человечности» ярче и полнее всего раскрывалось на первых рубежах его развертывания, в те сумрачные эпохи, в которых подобное «существо» вынуждено было опираться на свои собственные силы (на себя непосредственно, на «силу духа»), и, кстати, до поры не обрело умения маскировать свое «присутствие»: подобно архаичному «вождю (своего) народа», оно первое встречало опасность и пр.; века исторического прогресса все упорнее переносят штабы и ставки «вглубь обороны», все более растворяют управление в обслуживающих процедурах, отождествляя их эффективность с эффективностью самого управления, элиминируют власть в «процедурах демократических» и пр.; иными словами, «человечество» совершенно не заинтересовано в том, чтобы быть себе представленным и, напротив, в лице власти прилагает массу усилий по сотворению ложных образов «себя и мира» («человечность» между тем, вопреки всем сетованиям, продолжает растворяться в бюрократичности и «одномерности»).

Но дело ещё и в том, что те «способности», которые претендуют на «существо человека» (разум) на заре истории попросту не успели обособиться, противопоставить эмоции – интеллекту, разум – интуиции, воодушевление – волевому убеждению и пр. ; они синкретично воплощены в технике удержания общности как единстве-переживаемого, в технике магического ритуала вдохновения и очарования миром, выводящей особь далеко за пределы ее естественности (тела), и, вместе с тем, на ресурсы подобной естественности опираемой.

И такого рода «естественность» (способность) может быть понята а) в некоторой «натуральной» со-присущности ее homo necans; б) тем самым в своей же всеобщности, позволяющей всякому представителю биологического вида homo sapiens в определенных условиях подвергнуться магическому воздействию, инициирующему в нем чувственность в форме эмоций и, в) в своей общности (религиозно-культовых истоках), «общность» преобразующей в условие «представления всеобщего», а всеобщее (ценность-мотив) – в основание утверждения общего (наличной социальной общности в ее иерархичности).

Ссылки

1. Кассирер Эрнст. Философия символических форм. Том 2. Мифологическое мышление. М.; СПб.: Университетская книга, 2001. С. 199.
2. Спектор Д.М. .
3. Юнг К.Г. Психологические типы. М., 1930. С. 92.
4. Кассирер Эрнст. Философия символических форм. Том 2. Мифологическое мышление. М.; СПб.: Университетская книга, 2001., С. 199.
5. Ю.И. Семенов. Как возникло человечество. – Москва., 1966., с. 250.
6. Ю.М. Бородай. От фантазии к реальности (происхождение нравственности). Москва. 1994. С. 21.
7. Там же, С. 17.

Человек как вид

Человек не произошёл от обезьяны. Человек и есть один из видов обезьян!

(Учебный материал)

Мы, конечно, гордимся тем, что отличаемся от животных. Но правильнее сказать: отличаемся от других животных . Потому что мы с биологической точки зрения - животные. Потому что человек как вид прочно срощен со всем живым миром Земли: и с бактериями, и с грибами (грибками), и с растениями, и, наконец, с животными.

Высказанное К. Линнеем в его фундаментальном труде Systema Naturae предложение отделить человека от всех животных и вывести вид Homo sapiens в отдельное царство природы не прижилось в систематике. Человек относится к царству животных , с которыми он имеет сходство по огромному количеству общих признаков.

Вот его современное систематическое положение,которое можно найти в зоологической и антропологической литературе:

Надцарство Эукариоты Eukaryota
Царство Животные Animalia
Подцарство Многоклеточные Metazoa
Тип Хордовые Chordata
Подтип Позвоночные Vertebrata
Класс Млекопитающие Mammalia
Подкласс Живородящие Theria
Инфракласс Плацентарные Eutheria
Отряд Приматы Primates
Подотряд Высшие приматы или Обезьяны или Антропоидные Anthropoidea
Инфраотряд (Секция) Узконосые обезьяны Catarrihini
Надсемейство Гоминоиды (Человекоподобные) Hominoidea
Семейство Гоминиды (Человекообразные) Hominidae
Род Человек Homo
Вид Человек разумный Homo sapiens
Подвид Homo sapiens sapiens

Когда противники теории естественного происхождения человека говорят о том, что нет прямой генеалогической линии происхождения человека, то они, конечно, правы: прямой линии, действительно, нет. Но, скажите, у кого из ныне живущих людей она есть? Ну, допустим, 10-20 поколений предков ещё как-то можно определить, но глубже начала нашей эры, т.е. дальше, чем 2000 лет тому назад, история рода отдельных современных людей теряется. Что же тогда говорить об истории всего человечества длиною в сотни тысяч и даже миллионы лет? Конечно, мы не можем восстановить прямую линию предков!

Однако, изучая древние кости, найденные в раскопках, мы видим, как с течением тысячелетий у древних обезьян появлялось всё больше человеческих признаков, как рос их мозг, как уменьшались звериные морды и превращались в лица, как появлялись орудия труда и как они совершенствовались. Это научно обосновывает теорию происхождения человека от древних обезьяноподобных предков. Хотя верить, конечно же, можно во что угодно: и в сотворение человека из глины, и в сотворение его инопланетянами, да мало ли во что ещё! Ведь вера не требует доказательств! И именно в этом её сила.

Поэтому нет нужды доказывать теории чудесного сотворения человека. Давайте лучше рассмотрим историю его естественного происхождения.

Предшественником человека - проантропом - считается австралопитек (Australopithecus) , который появился 4-7 млн лет назад и обладал новым признаком, отличающим его от предшествующих форм обезьян - увеличенным объемом мозга, почти таким же, как у современных обезьян. Австралопитеков можно назвать "предлюди" , т.к. они ещё довольно далеки от современных людей.

Не уступающий по древности другим австралопитекам Homo habilis , Человек умелый , имел повышенный объём мозга - 657 см3 и апоморфные (надстроечные, эволюционно продвинутые) черты в строении кисти руки. Он проявил уже принципиально новый признак - использование каменных орудий. За эти "заслуги" его и перевели из рода "южных обезьян" (именно так переводится название "австралопитек") в род людей (Homo). Но умелость его была довольно сомнительна: его орудия не прогрессировали в течение миллионов лет. Они представляли собой грубо расколотую гальку с острыми краями, полученными в результате сколов.

Следующая, более совершенная, форма - архантропы - представлена несколькими видами старейших людей. Homo erectus , Человек прямоходящий (он же - питекантроп Pithecanthropus, "обезьяночеловек" ), обрёл новые прогрессивные признаки - прямохождение. У людей на этом этапе эволюции начинается использование огня для приготовления пищи, судя по следам огня в стойбищах, оставленных близким к эректусу-питекантрому видом людей - синантропами .

И, наконец, на смену им приходят уже очень близкие к современным людям формы - палеоантропы , или древние люди. Homo neanderthalensis , "человек из Неандерталя", или неандерталец , совершил огромный скачок в эволюционном развитии и далеко ушёл от предшествующих ему питекантропов. В отличие от предыдущих форм, он стал впервые в истории человечества хоронить своих умерших. Возможно, это свидетельствует о развитии гуманности в роду людей. Его каменные орудия были уже гораздо разнообразнее и совершеннее, чем у питекантропов-эректусов. В общем, это были уже точно люди, но какие-то несовременные.

Людей современного типа называют неоантропы . Современный тип человека Homo sapiens , Человек разумный, сформировался примерно в период от 40 до 200 тысяч лет назад. Это была форма людей, практически не отличавшихся от современных - кроманьонцы (по названию места находки - грота Кро-Маньон во Франции). Одним из принципиально новых признаков у кроманьонцев является наличие уникального свойства - художественного творчества (об этом судят по появившимся в пещерах фигурках и рисунках). Кроманьонский Homo sapiens делал более совершенные орудия по сравнению с неандертальцем, жил более крупными сообществами по 25-30 человек и пользовался речью. Речь является одним из важнейших отличительных признаков людей, отделяющих их от прочих видов животных. Некоторые учёные образно называют язык фактором, "связывающим время", "связывающим поколения". Однако, учёные ещё не пришли к окончательному мнению о том, умели ли говорить неандертальцы. В то же время кроманьонцы наверняка пользовались речью. Также они впервые стали создавать поселения и пользоваться составными орудиями труда.
О принадлежности неандертальцев тоже к людям свидетельствует их социальная организация, изготовление и применение каменных орудий труда (мустьерская культура), использование огня и погребение умерших, о чём уже говорилось выше. Однако жили они не крупными родами-поселениями, а отдельными небольшими семьями. Можно сказать, что они были индивидуалистами в противовес коллективистам-кроманьонцам. Да и орудия их были гораздо грубее кроманьонских. По мышечной массе неандерталец превосходил кроманьонца на 30-40%, это примерно так, как современный мужчина превосходит женщину. Судя по бугристости костей в местах прикрепления мышц, мышцы неандертальца были очень мощными, а рука настолько сильна, что он должен был бы легко щёлкать грецкие орехи двумя пальцами. Но, видно, точности движений ему не хватало, и кроманьонцы превосходили неандертальцев и в этом. Поэтому и орудия кроманьонцев выглядят более совершенными.

Есть многочисленные данные генетического исследования митохондриальной ДНК неандертальцев. Они свидетельствуют о том, что неандерталец не является прямым эволюционным предшественником вида Человек разумный. Это параллельная линия развития человеческих существ, оборвавшаяся около 28 тысяч лет назад. Скорее всего, разрозненные неандертальцы были уничтожены сплочёнными ордами физически более слабых, несмотря на свой высокий рост, кроманьонцев.

Все ныне существующие человеческие расы принято относить к единому и единственному виду (Н. sapiens - Человек разумный). Они соответствуют зоологическим подвидам. Рождение плодовитого потомства при скрещивании даже очень отдаленных рас, подтверждает видовое единство человека. Хотя это доказательство нельзя признать абсолютным, так как в природе существует много видов, способных скрещиваться между собой.

Антропогенез - происхождение человека

Дриопитеки - предки обезьян и человека
Примерно 25 млн. лет назад от родового древа высших узконосых обезьян отделились две ветви, которые привели к образованию двух семейств крупных обезьян: Понгид (к ним относятся нынешние человекообразные обезьяны: гиббон, горилла, орангутанг, шимпанзе) и Гоминид , которые со временем дали миру человека.
Предполагается, что ближайшим общим предком у семейств Гоминид и Понгид была группа дриопитеков (древесные обезьяны), обитавших во времена миоцена. Развитая хватательная функция кисти позволила им хорошо манипулировать предметами и явилась предпосылкой для превращения в руку человека.
Гоминиды - Человекообразные
Наиболее древним представителем Гоминид считается Рамапитек , останки которого были обнаружены в Индии (возраст отложений 12 млн. лет).

Ранне-среднемиоценовые гоминоиды имели тонкую эмаль зубов. Их объединяют в полиморфную группу дриопитеков, вместе с сивапитеками и другими вымершими азиатскими обезьянами-понгинами (включая и гигантопитеков), а также с современными гиббонами, орангутанами, шимпанзе и гориллами. Все эти виды и группы обезьян имеют явные различия в строении зубов и разную толщину зубной эмали. Однако у всех у них оказался единый тип микроструктуры зубной эмали. В то же время у австралопитеков и людей (рода Homo) - другой тип микроструктуры зубной эмали! Поэтому прежнее мнение о рамапитеке и всей ветви азиатских понгин миоцена-плиоцена, как о возможных предках гоминид - предшественников людей, которое господствовало среди антропологов до 60-70-х годов нынешнего столетия, сейчас существенно изменилось.

Стадии антропогенеза - рождения человека как вида

1. Стадия проантропы - предлюди
Проантроп, парантроп, зинджантроп объединены в один род автролопитековых. Они сочетали в себе признаки обезьяны и человека. Таз и нижние конечности похожи на таз и ноги человека. Австралопитек - "южная обезьяна". Самым совершенным из них признаётся Homo habilis, Человек умелый. Как видите, его даже вывели из рода Австралопитеков и поместили в род Гомо - Человек. С некоторой натяжкой можно сказать, что это и есть первый человек на Земле.

2. Стадия архантропы - старейшие люди
На о. Ява были обнаружены остатки питекантропа (обезьяночеловека). Яванский человек был близок к современному типу. Позднее его включили в род Гомо (Homo) и назвали Человек прямоходящий - Homo erectus. Объём мозга у него составлял 800-1200 куб. см, т.е. в 1,5-2 раза больше, чем у Человека умелого. Вместе с тем яванский человек обладал низким лбом, малой высотой черепа с характерной массивностью, у него были сильно развиты надбровные валики.
На берегу озера Рудольфа (Восточная Африка) был обнаружен череп, более напоминающий череп современного человека, чем питекантроп. Это свидетельствует о том, что в Восточной Африке наряду с австралопитековыми обитала прямоходячая разновидность - Homo erectus. В среднем бъём черепной коробки этого примата составлял 800-900 куб. см.

3. Стадия палеонтропы - древние люди
Это форма, превзошедшая по развитию Человека прямоходящего (питекантропа), но не достигшая уровня современного человека. Мозг неандертальца достигал объема 1200-1400 куб.см. У него была уплощенная черепная коробка, выступающие вперед челюсти, отсутствовал подбородок, были огромные надглазничные валики и большие глазницы, глаза широко расставлены. Центр распространения неандертальца находится в Европе. Неандертальцы заботились о стариках и калеках, погребали умерших. Причём хоронили всегда в одинаковой позе: на боку в скрюченном виде. Однако раскопки их стоянок свидетельствуют о каннибализме. Неандертальцы не проявляли фантазии для того чтобы украшать свой быт в отличие от последующих кроманьонцев: всё неандертальское искусство сводилось к параллельным царапинкам на костях (если, конечно, не считать их зарубками, обозначающими количество чего-то). По данным французского антрополога А. Валуа и советского антрополога В.П. Алексеева, средняя продолжительность жизни неандертальцев была очень мала и составляла всего 20 лет.

Оказалось, что в первые месяцы после рождения форма мозга у представителей обоих видов рода Homo приблизительно одинакова. Но потом у человека разумного теменной и височный отделы начинают преимущественно увеличиваться в размерах, в то время как у неандертальцев такого выборочного роста не происходило. Ученые отмечают, что у людей с дефектами в этих двух отделах нарушены навыки социального общения и речи. Этот факт косвенно указывает, что неандертальцы не могли развить эти умения, необходимые для построения сложных обществ, в той же мере, что и H. sapiens.

4. Стадия неоантропы - новые люди
У кроманьонцев (неоантропов) был высокий лоб, нижняя челюсть имела подбородочный выступ. Объем мозга не превышал объем мозга неандертальца, но строение его было более совершенно. Кости скелета менее массивны.
Со становлением человека разумного завершается формирование характерного для Homo sapiens морфологического типа, происходит быстрый рост культуры. С эволюционной точки зрения возникновение человека - это крупнейший ароморфоз.

Очень важно именно то, что у неоантропов особо интенсивно развивается кроме биологических телесных приспособительных признаков дополнительный фактор выживания – культура. Она проявляется в деятельности и общении людей нового вида. Это антропогенный небиологический фактор выживания вида Homo sapiens, выделяющий его в царстве животных. С этого исторического этапа на смену эволюции человека приходит эволюция человеческой культуры, эволюция цивилизации. Именно она теперь обеспечивает биологический прогресс человечества как вида: заселение обширной территории, увеличение численности, уменьшение смертности, увеличение продолжительности жизни, опережение в этом конкурирующих видов и прямое подавление конкурирующих видов вплоть до их полного уничтожения. Так, к примеру, улучшение демографических показателей вида Homo sapiens за несколько последних столетий (1700-2000) значительно превышает таковое за весь предыдущий период антропогенеза. Пожалуй, только рождаемость у современного человечества начала снижаться...

Данные молекулярной генетики

"В 80-е годы на основе сравнительного анализа митохондриальной ДНК и Y-хромосом современных людей было показано, что все современное человечество происходит от небольшой популяции, жившей в восточной Африке 160-200 тыс лет назад (Cann et al., 1987). Затем в какой-то момент небольшая группа сапиенсов вышла из Африки, и от этой группы впоследствии произошло все современное внеафриканское человечество" (antropogenez.ru/article/240/).

Официальные результаты анализа полного неандертальского генома появились сравнительно недавно - в мае 2010 года. Генетики доказали, что древние сапиенсы всё-таки скрещивались с неандертальцами (Green et al., 2001; Burbano et al., 2010). Оказалось, что геном неандертальцев и современных людей отличается на 0,16%. Удалось выловить некоторые генетические особенности, которые, возможно, определяют нашу сапиентную «уникальность» - в первую очередь это те детали генома, которые у неандертальца и шимпанзе одинаковы, а у нас, современных людей, отличаются. Самые замечательные результаты были получены при сравнении генома неандертальца с полными геномами пяти современных людей - француза, китайца, жителя Новой Гвинеи и двух африканцев из Южной и Западной Африки. Сенсация состоит в том, что геном неандертальца оказался больше похож на геномы европейцев, азиатов и папуасов, чем на геномы африканцев. Это исследование говорит о гибридизации кроманьонцев с неандертальцами, которая затронула евразийские популяции сапиенсов, но не коснулась африканцев. Причем все евразийские популяции несут примерно одинаковый процент неандертальских генов: около 2,5%. И теперь мы знаем, что чистокровные сапиенсы – это только население Африки к югу от Сахары. Все прочие – слегка метисы с неандертальцами (antropogenez.ru/article/240/).

Исходя из этих данных я могу сделать предположение о привлекательности женщин-сапиенсов для неандертальцев. Митохондриальная "женская" ДНК осталась у современных людей "африканской", а не стала неандертальской или смешанной, т.е. в женской линии современных людей не было "неандерталок". Вброс неандертальских генов в современную европейскую популяцию людей сделали именно неандертальцы-мужчины. Очевидно, они либо соблазняли, либо насиловали высокорослых, похожих на современных моделей, кроманьонок, а те рожали и воспитывали "нагулянных" от них метисных детей в собственном племени, где неандертальские гены с течением времени и поколений всё сильнее разбавлялись кроманьонскими.

Кстати, генетики выяснили, что ДНК Человека разумного и человекообразной обезьяны Шимпанзе на 99,4% идентичны. Заметим, для справки, что ДНК у разных представителей вида человеческого совпадают обычно на 99,9%. То есть, нас и шимпанзе разделяют всего какие-то жалкие полпроцента наследственного материала! Может быть, эти полпроцента и есть та самая библейская глина, которую добавил при сотворении человека из обезьяны господь?

Хотя, справедливости ради, надо сказать, что на некоторых других исследованных участках ДНК, не участвующих в кодировании белков, наблюдались лишь "скромные" 98,4% идентичности между шимпанзе и человеком. Но разве этого мало для того чтобы считаться ближайшими родственниками?

Но в то же время, кроме небольшого процента различающихся генов, существуют и другие различия в геноме человека и шимпанзе. Это разное количество особых мобильных участков ДНК, самокопирующихся и самовстраивающихся на новые места - "ретротранспозонов". Alu - один из самых многочисленных таких ретротранспозонов в геноме человека. Больше миллиона копий одной и той же последовательности, состоящей всего из 300 нуклеотидных остатков, разбросано по человеческим хромосомам, составляя почти 11% нашей ДНК.

Взгляните на рисунок ниже. Копиии ретротраспозона Alu есть в 497 генах шимпанзе против 1477 генов человека, имеющих этот ретротраспозон. Всего 165 таких генов являются у нас с шимпанзе общими. Причём интересно, что 115 генов их этих 165 задействованы в работе мозга.

Рисунок : Разная встречаемость ретротраспозона Alu в генах шимпанзе и человека (Nevo E. (2011). Evolution Under Environmental Stress at Macro- and Microscales . Genome Biol. Evol. 3 , 1039–1052).

Таким образом, по количеству Alu человек почти в 3 раза превосходит шимпанзе.

Вообще, данные молекулярной генетики трудно напрямую переносить в привычную нам зоологическую систематику. Вот, к примеру, низшие обезьяны макаки (Macaca mulatta) отделились в ходе эволюции от общего предка современных приматов и человека около 25 млн. лет назад, но при этом их ДНК на 93% совпадает с человеческой. Однако можно ли сказать, что по внешнему виду и строению тела мы похожи с ними друг на друга на 93%?

Кстати говоря, тот вариант Y-хромосомы, который сейчас несут все мужчины на планете, потерял всего только 1 ген за 25 млн. лет. Результаты исследования были опубликованы в журнале Nature .

Более подробно и научно тема происхождения человека излагается на специализированном сайте: antropogenez.ru/

Общие сведения

Челове́к разу́мный (лат. Homo sapiens; также встречаются транслитные варианты Хомо Сапиенс и Гомо Сапиенс) - вид рода Люди (Homo) из семейства гоминид в отряде приматов. Предположительно, как вид Homo sapiens появился в плейстоцене около 200 000 лет назад. В конце верхнего палеолита, около 40 тыс. лет назад, он остаётся единственным представителем семейства гоминидов, его ареал уже захватывает практически всю Землю. От современных человекообразных, помимо ряда анатомических особенностей, отличается значительной степенью развития материальной и нематериальной культуры (включая изготовление и использование орудий труда), способностью к членораздельной речи и развитому абстрактному мышлению. Человек как биологический вид является предметом исследования физической антропологии.

Неоантропы (др.-греч. νέος - новый и ἄνθρωπος - человек) - обобщённое название людей современного вида, ископаемых и ныне живущих.

Основные антропологические особенности человека, отличающие их от палеоантропов и архантропов, - объемистый мозговой череп с высоким сводом, вертикально поднимающийся лоб, отсутствие надглазничного валика, хорошо развитый подбородочный выступ.

Ископаемые люди имели несколько более массивный скелет, чем современные люди. Древние люди создали богатую позднепалеолитическую культуру (разнообразные орудия из камня, кости и рога, жилища, шитую одежду, полихромную живопись на стенах пещер, скульптуру, гравировку на кости и роге). Древнейшие из известных ныне костных остатков неоантропов датируются радиоуглеродным методом в 39 тысяч лет, но наиболее вероятно, что неоантропы возникли 70-60 тысяч лет назад.

Систематическое положение и классификация

Вместе с рядом вымерших видов человек разумный образует род люди (Homo). От ближайшего вида - неандертальцев - человек разумный отличается рядом особенностей строения скелета (высокий лоб, редукция надбровных дуг, наличие сосцевидного отростка височной кости, отсутствие затылочного выступа - «костного шиньона», вогнутое основание черепа, наличие подбородочного выступа на нижнечелюстной кости, «кинодонтные» коренные зубы, уплощенная грудная клетка, как правило, относительно более длинные конечности) и пропорциями отделов головного мозга («клювовидные» лобные доли у неандертальцев, широко округленные у человека разумного). В настоящее время идет работа по расшифровке генома неандертальцев, которая позволяет углубить представления о характере отличий этих двух видов.

Во второй половине XX века ряд исследователей предложили считать неандертальцев подвидом H. sapiens - H. sapiens neanderthalensis. Основанием для этого послужили исследования физического облика, образа жизни, интеллектуальных способностей и культуры неандертальцев. Кроме того, неандертальцев часто рассматривали как непосредственных предков современного человека. Однако сравнение митохондриальной ДНК людей и неандертальцев позволяет предположить, что расхождение их эволюционных линий произошло около 500 000 лет назад. Эта датировка несовместима с гипотезой о происхождении современных людей от неандертальцев, поскольку эволюционная линия современных людей обособилась позднее 200 000 лет назад. В настоящее время большинство палеантропологов склонны считать неандертальцев отдельным видом в составе рода Homo - H. neanderthalensis.

В 2005 году были описаны останки, возраст которых составляет около 195 000 лет (плейстоцен). Анатомические отличия экземпляров побудили исследователей выделить новый подвид Homo sapiens idaltu («Старейшина»).

Самая древняя кость Homo sapiens, из которой удалось выделить ДНК имеет возраст примерно в 45 000 лет. Согласно данным исследования, в ДНК древнего сибиряка обнаружено столько же генов неандертальца, как у современных людей (2,5 %)

Происхождение человека

Сравнение последовательностей ДНК показывает, что самыми близкими родственниками человека из ныне живущих видов являются два вида шимпанзе (обыкновенный и бонобо). Филогенетическая линия, с которой связано происхождение современного человека (Homo sapiens) отделилась от других гоминид 6-7 млн лет назад (в миоцене). Другие представители этой линии (главным образом, австралопитеки и ряд видов рода Homo), до настоящего времени не сохранились.

Ближайшим относительно надёжно установленным предком Homo sapiens был Homo erectus. Homo heidelbergensis, прямой потомок Homo erectus и предок неандертальцев, по всей видимости, не был предком современного человека, а был представителем боковой эволюционной линии. Большинство современных теорий связывают возникновение Homo sapiens с Африкой, тогда как Homo heidelbergensis возник в Европе.

Появление человека было связано с рядом существенных анатомических и физиологических модификаций, в том числе:

• 1.Структурные преобразования мозга
• 2.Увеличение мозговой полостии головного мозга
• 3.Развитие двуногого передвижения (бипедализм)
• 4.Развитие хватательной кисти
• 5.Опущение гортании подъязычной кости
• 6.Уменьшение размера клыков
• 7.Появление менструального цикла
• 8.Редукция большей части волосяного покрова.

Сравнение полиморфизмов митохондриальной ДНК и датирование окаменелостей позволяют заключить, что Homo sapiens появились ок. 200 000 лет назад (это примерное время, когда жила «Митохондриальная Ева» - женщина, которая была последним общим предком всех ныне живущих людей по материнской линии; общий предок всех ныне живущих людей по отцовской линии - «Y-хромосомный Адам» - жил несколько позже).

В 2009 году группа учёных под руководством Сары Тишкофф из Университета Пенсильвании опубликовала в журнале «Science» результаты комплексного исследования генетического разнообразия народов Африки. Они установили, что самой древней ветвью, испытавшей наименьшее количество смешиваний, как раньше и предполагалось, является генетический кластер, к которому принадлежат бушмены и другие народы, говорящие на койсанских языках. Скорее всего, они и являются той ветвью, которая ближе всего к общим предкам всего современного человечества.

Около 74 000 лет назад небольшая популяция (ок. 2 000 человек), пережившая последствия очень мощного вулканического извержения (~20-30 лет зимы), предположительно вулкана Тоба в Индонезии, стала предком современных людей в Африке. Можно предположить, что 60 000-40 000 лет назад люди мигрировали в Азию, и оттуда в Европу (40 000 лет), Австралию и Америку (35 000-15 000 лет).

Вместе с тем, эволюцию специфических человеческих способностей, таких как развитое сознание, интеллектуальные способности и язык, проблематично исследовать, поскольку их изменения невозможно прямо отследить по останкам гоминид и следам их жизнедеятельности, для изучения эволюции данных способностей ученые интегрируют данные различных наук, в том числе физической и культурной антропологии, зоопсихологии, этологии, нейрофизиологии, генетики.

Вопросы о том, как именно эволюционировали упомянутые способности (речь, религия, искусство), и в чём состояла их роль в появлении сложной социальной организации и культуры Homo sapiens, остаются по сей день предметом научных дискуссий.

Внешний вид

Голова большая. На верхних конечностях по пять длинных гибких пальцев, один из которых несколько отстоит от остальных, а на нижних - пять коротких пальцев, помогающих балансировать при ходьбе. Помимо ходьбы, люди также способны к бегу, но, в отличие от большинства приматов, способность к брахиации развита слабо.

Размеры и масса тела

Средняя масса тела мужчины составляет 70-80 кг, женщины - 50-65 кг, хотя встречаются и более крупные люди. Средний рост мужчин составляет около 175 см, женщин - около 165 см. Средний рост человека менялся с течением времени.

Последние 150 лет наблюдается ускорение физиологического развития человека - акселерация (увеличение среднего роста, продолжительности репродуктивного периода).

Размеры тела человека могут меняться при различных заболеваниях. При повышенной продукции гормона роста (опухоли гипофиза) развивается гигантизм. Например, максимальный достоверно зафиксированный рост человека - 272 см/199кг (Роберт Уодлоу). И наоборот, низкая продукция гормона роста в детском возрасте может приводить к карликовости, как например самый маленький живший человек – Гуль Моххамед (57 см при весе 17 кг) или Чандра Бахадур Данга (54,6 см).

Самым легким человеком являлась мексиканка Лючия Сарате, ее вес в возрасте 17 лет был всего 2130 г при росте 63 см, а самый тяжелый – Мануэль Урибе, вес которого достигал 597 кг.

Волосяной покров

Тело человека обычно мало покрыто волосами, за исключением областей головы, а у половозрелых особей - паха, подмышек и, особенно у мужчин, рук и ног. Рост волос на шее, лице (борода и усы), груди и иногда на спине характерен для мужчин.

Как и у других гоминид, волосяной покров не имеет подшёрстка, то есть не является мехом. К старости волосы человека седеют.

Пигментация кожи

Кожа человека способна изменять пигментацию: под действием солнечного света она темнеет, появляется загар. Эта особенность наиболее заметна у европеоидной и монголоидной рас. Кроме того, в коже у человека под воздействием солнечного света происходит синтез витамина D.

Половой диморфизм

Половой диморфизм выражается рудиментарным развитием молочных желёз у мужчин по сравнению с женщинами и более широким тазом у женщин, более широкими плечами и большей физической силой у мужчин. Кроме того, взрослым мужчинам свойственно более сильное оволосение лица и тела.

Физиология человека

• Нормальная температура телапогибает.
• Максимальная температура твёрдых предметов, с которой люди могут долго контактировать - около 50 градусов Цельсия (при более высокой температуре возникает ожог).
• Самая высокая зарегистрированная температура воздуха в помещении, при которой человек может провести две минуты без вреда для организма - 160 градусов Цельсия (опыты британских физиков Благдена и Чентри).
• Жак Майоль. Спортивный рекорд в свободном нырянии без ограничений установил Герберт Ницш, нырнув на 214 метров.
• 27 июля 1993 года Хавьер Сотомайор
• 30 августа 1991 года Майк Пауэлл
• 16 августа 2009 года Усэйн Болт
• 14 ноября 1995 года Патрик де Гайардон

Жизненный цикл

Продолжительность жизни

Продолжительность жизни человека зависит от ряда факторов и в развитых странах составляет в среднем 79 лет.

Максимальная официально зарегистрированная продолжительность жизни составляет 122 года и 164 дня, в таком возрасте умерла француженка Жанна Кальман в 1997 году. Возраст более старших долгожителей оспаривается.

Размножение

В сравнении с другими животными, репродуктивная функция человека и половая жизнь обладают рядом особенностей. Половая зрелость наступает в 11-16 лет.

В отличие от большинства млекопитающих, репродуктивная способность которых ограничена периодами течки, женщинам присущ менструальный цикл, продолжающийся около 28 суток, благодаря чему они способны к беременности в течение всего года. Беременность может наступить в определённый период месячного цикла (овуляция), однако никаких внешних признаков готовности женщины к ней нет. Женщины даже в период беременности могут вести половую жизнь, что нехарактерно для млекопитающих, но встречается среди приматов. Однако репродуктивная функция ограничена возрастом: женщины теряют способность к размножению в среднем в 40-50 лет (с наступлением климакса).

Нормальная беременность длится 40 недель (9 месяцев).

Женщина, как правило, единовременно рожает только одного ребёнка (двое и более детей - близнецы - встречаются примерно один раз на 80 рождений). Новорождённый ребёнок весит 3-4 кг, зрение его не сфокусировано, и он не способен самостоятельно передвигаться. В заботе о потомстве в первые годы ребёнка участвуют, как правило, оба родителя: детёнышам ни одного животного не требуется столько внимания и ухода, сколько требуется человеческому ребёнку.

Старение

Старение человека - как и старение других организмов, это биологический процесс постепенной деградации частей и систем тела человека и последствия этого процесса. Тогда как физиология процесса старения аналогична физиологии старения других млекопитающих, некоторые аспекты этого процесса, например, потеря умственных способностей, имеют большее значение для человека. Кроме того, большое значение приобретают психологические, социальные и экономические аспекты старения.

Образ жизни

Прямохождение

Люди - не единственные современные млекопитающие, ходящие на двух конечностях. Кенгуру, которые относятся к примитивным млекопитающим, используют только задние ноги для передвижения. Анатомия людей и кенгуру системно изменилась для поддержания прямохождения - несколько ослаблены задние мышцы шеи, перестроен позвоночник, увеличены бёдра, существенно оформлена пятка. Некоторые приматы и полуприматы также способны к прямохождению, однако лишь в течение короткого времени, поскольку их анатомия почти не помогает этому. Так на двух конечностях полубоком прыгают некоторые лемуры и сифаки. Медведи, сурикаты, некоторые грызуны периодически применяют «прямостояние» в социальных действиях, но в такой позе практически не ходят.

Питание

Для поддержания нормального течения физиологических процессов жизнедеятельности человеку необходимо питаться, то есть поглощать пищу. Люди всеядны - питаются плодами и корнеплодами, мясом позвоночных и многих морских животных, яйцами птиц и рептилий, молочными продуктами. Разнообразие пищи животного происхождения ограничивается главным образом специфической культурой. Значительная часть пищи подвергается термической обработке. Большим разнообразием отличаются и напитки.

Новорожденные дети, как и детёныши других млекопитающих, питаются материнским молоком.

Homo sapiens – вид, в который вошли четыре подвида - академик РАН Анатолий ДЕРЕВЯНКО

Фото ИТАР-ТАСС

До недавнего времени считалось, что человек современного биологического вида зародился в Африке около 200 тысяч лет назад.

«Современного биологического типа» означает в данном случае нас. То есть мы, нынешние люди, хомо сапиенсы (точнее, Homo sapiens sapiens ) являемся прямыми потомками неких существ, появившихся именно там и именно тогда. Ранее их называли кроманьонцами, но сегодня такое обозначение считается устаревшим.

Около 80 тысяч лет назад этот «человек современный» начал своё победное шествие по планете. Победное в прямом смысле: считается, что в том походе он и вытеснил из жизни прочие человеческие формы – например, знаменитых неандертальцев.

Но недавно обнаружились свидетельства того, что это не совсем так…

Привели к такому выводу следующие обстоятельства.

Несколько лет назад экспедиция российских археологов и специалистов других наук, работавшая под руководством директора Института археологии и этнографии Сибирского отделения РАН академика Анатолия Деревянко, обнаружила в Денисовской пещере на Алтае останки древнего человека.

Культурно он вполне соответствовал уровню современных ему сапиенсов: орудия труда находились на таком же технологическом уровне, а любовь к украшениям указывала на достаточно высокую по тем временам стадию общественного развития. А вот биологически…

Выяснилось, что структура ДНК найденных останков отличается от генетического кода ныне живущих людей. Но не это произвело основную сенсацию. Оказалось, что этот – по всем, повторимся, технологическим и культурным признакам – разумный человек оказался… «чужаком». Согласно данным генетики, он отошёл от общей с нами линии предков не менее чем 800 тысяч лет назад! Да нам даже неандертальцы роднее!

«Речь, видимо, идёт о новом виде человека, который ранее не был известен мировой науке», - заявил по этому поводу легендарный в профессиональных кругах директор отделения эволюционной генетики в Институте эволюционной антропологии имени Макса Планка Сванте Паабо. Что ж, ему виднее: это он проводил анализ ДНК неожиданной находки.

Так что же получается? Пока мы, люди, взбирались по эволюционной лестнице, параллельно с нами карабкалось вверх некое конкурентное «человечество»?

Да, считает академик Деревянко. Более того: по его мнению, таких центров, где разные группы людей стремились к званию человека разумного параллельно и независимо друг от друга, может оказаться по меньше мере… четыре!

Об основных положениях новой концепции, уже называемой подчас «новой революцией в антропологии», он рассказал ИТАР-ТАСС.

Прежде, чем перейти к существу дела, давайте начнём с «предреволюционной ситуации». Что было до нынешних событий, какова была картина человеческой эволюции?

Можно уверенно говорить о том, что человечество зародилось в Африке. Первые следы существ, научившихся изготавливать орудия труда, обнаружены сегодня в районе Восточно-Африканского рифта, тянущегося в меридиональном направлении от впадины Мёртвого моря через Красное море и далее по территории Эфиопии, Кении, Танзании.

Распространение первых людей в Евразию и заселение ими огромных территорий в Азии и Европе происходило в режиме постепенного освоения наиболее благоприятных для проживания экологических ниш и затем продвижения в сопредельные районы. Начало процесса человеческого проникновения в Евразию учёные относят к широкому хронологическому диапазону от 2 до 1 млн лет назад.

Наиболее многочисленная популяция древних Homo, вышедших из Африки, была связана с видом Homo ergaster-erectus и так называемой олдованской индустрией. Под индустрией в данном контексте понимается определённая технология, культура обработки камня. Олдованская или олдовайская – наиболее примитивная из них, когда камень, чаще всего галька, из-за чего эту культуру называют ещё галечной, раскалывался пополам, чтобы получить острый край без дополнительной обработки.

Около 450–350 тыс. лет назад на восток Евразии начинается продвижение с Ближнего Востока второго глобального миграционного потока. С ним связано распространение позднеашёльской индустрии, при которой люди изготавливали макролиты – каменные рубила, отщепы.

При своём продвижении новая популяция человека на многих территориях встретила население первой миграционной волны, и поэтому там происходит смешение двух индустрий – галечной и позднеашёльской.

Но вот что интересно: судя по характеру находок, вторая волна достигла территории лишь Индии и Монголии. Далее она не пошла. Во всяком случае, заметно отличие в целом индустрии Восточной и Юго-Восточной Азии от индустрии остальной части Евразии. А это означает, в свою очередь, что с момента первого появления древнейших человеческих популяций в Восточной и Юго-Восточной Азии 1,8–1,3 млн лет назад здесь происходило непрерывное и независимое развитие как физического типа человека, так и его культуры. И уже одно это противоречит теории моноцентрического происхождения человека современного типа.

- Но ведь только что вы сказали, что человек зародился в Африке?..

Очень важно подчеркнуть, и я не случайно это сделал: речь идёт о человеке современного анатомического типа. Согласно моноцентрической гипотезе, он сформировался 200–150 тыс. лет назад в Африке, а 80–60 тыс. лет назад началось его распространение в Евразию и Австралию.

Однако эта гипотеза оставляет нерешёнными многие проблемы.

Например, перед исследователями стоит прежде всего вопрос: почему, если человек современного физического типа возник, как минимум, 150 тыс. лет назад, то культура верхнего палеолита, которую связывают с хомо сапиенс, появилась лишь 50–40 тыс. лет назад?

Или: если верхнепалеолитическая культура распространилась на другие континенты с современным человеком, то почему её изделия появились почти одновременно в весьма удалённых друг от друга регионах Евразии? Да к тому же существенно различаясь между собой по основным технико-типологическим характеристикам?

И ещё. По археологическим данным, человек современного физического типа заселил Австралию 50, а может быть, 60 тыс. лет назад, тогда как на сопредельных с Восточной Африкой территориях на самом Африканском континенте он появился… позже! В Южной Африке, судя по антропологическим находкам, – около 40 тыс. лет назад, в Центральной и Западной – видимо, около 30 тыс. лет назад, и только в Северной – около 50 тыс. лет назад. Чем объяснить то, что современный человек вначале проник в Австралию, а только потом расселился по Африканскому континенту?

И как с точки зрения моноцентризма объяснить то, что Homo sapiens за 5 – 10 тыс. лет смог преодолеть гигантское расстояние (более 10 тыс. км), не оставив никаких следов на пути своего движения? Ведь в Южной, Юго-Восточной и Восточной Азии 80–30 тыс. лет назад, в случае замещения автохтонного населения пришлым должна была произойти полная смена индустрии, но это совершенно не прослеживается на востоке Азии. Причём между регионами с верхнепалеолитической индустрией располагались территории, где продолжала существовать культура среднего палеолита.

Доплыли на чём-то, как предполагают некоторые? Но в Южной и Восточной Африке на местонахождениях финала среднего и раннего этапа верхнего палеолита не найдено никаких средств для плавания. Более того, в этих индустриях нет и орудий для обработки дерева, а без них нельзя построить лодки и другие подобные средства, на которых можно было отправиться в Австралию.

А как быть с данными генетики? Они ведь показывают, что все современные люди – потомки одного «отца», жившего как раз в Африке и как раз около 80 тыс. лет назад…

Что ж, и в самом деле моноцентристы на основании изучения вариабельности ДНК у современных людей предполагают, что именно в период 80 – 60 тыс. лет назад в Африке произошёл демографический взрыв, и в результате резкого роста населения и нехватки пищевых ресурсов миграционная волна выплеснулась в Евразию.

Но при всём уважении к данным генетических исследований верить в непогрешимость этих выводов, не располагая никакими убедительными археологическими и антропологическими доказательствами в их подтверждение, невозможно. А между тем таковых нет!

Вот смотрите. Необходимо иметь в виду, что при средней продолжительности жизни в то время около 25 лет - потомство в большинстве случаев оставалось без родителей ещё в незрелом возрасте. При высокой постнатальной, детской смертности, а также смертности среди подростков из-за ранней утраты родителей говорить о демографическом взрыве нет никаких оснований.

Но даже если согласиться с тем, что 80 – 60 тыс. лет назад в Восточной Африке происходил быстрый рост населения, который детерминировал необходимость поиска новых пищевых ресурсов и, соответственно, заселение новых территорий, возникает вопрос: почему миграционные потоки были вначале направлены далеко на восток, вплоть до Австралии?

Словом, обширный археологический материал исследованных палеолитических местонахождений Южной, Юго-Восточной и Восточной Азии в диапазоне 60–30 тыс. лет назад не позволяет проследить волну миграции анатомически современных людей из Африки. На этих территориях не наблюдается не только смены культуры, что должно было произойти в случае замещения автохтонного населения пришлым, но и хорошо выраженных инноваций, свидетельствующих об аккультурации. Такие авторитетные исследователи как Ф.Дж. Хабгуд и Н.Р. Франклин делают однозначный вывод: коренные жители Австралии никогда не имели полного африканского «пакета» инноваций, поскольку они не являлись выходцами из Африки.

Или возьмём Китай. Обширный археологический материал сотен изученных палеолитических памятников в Восточной и Юго-Восточной Азии свидетельствует о непрерывности развития индустрии на этой территории на протяжении последнего миллиона лет. Возможно, в результате палеоэкологических катастроф (похолодания и т.д.) ареал древних популяций человека в китайско-малайской зоне сужался, но архантропы никогда не покидали её. Здесь эволюционно, без каких-либо существенных влияний извне развивались и сам человек, и его культура. Никакого сходства с африканскими индустриями в хронологическом интервале 70–30 тыс. лет назад в Юго-Восточной и Восточной Азии не прослеживается. По имеющемуся обширному археологическому материалу не прослеживается также и никакой миграции людей с запада на территорию Китая в хронологическом интервале 120–30 тыс. лет назад.

Зато в течение последних 50 лет в Китае выявлены многочисленные находки, позволяющие проследить преемственность не только между древним антропологическим типом и современными китайскими популяциями, но и между Homo erectus и Homo sapiens. Кроме того, у них наблюдается мозаичность морфологических признаков. Это указывает на постепенность перехода от одного вида к другому и свидетельствует о том, что эволюцию человека на территории Китая характеризуют преемственность и гибридизация или межвидовое скрещивание.

Иными словами, в Восточной и Юго-Восточной Азии в течение более 1 млн лет происходило эволюционное развитие азиатского Homo erectus. Это не исключает прихода сюда небольших по численности популяций из сопредельных регионов и возможности генного обмена, особенно на пограничных с соседними популяциями территориях. Но учитывая близость между собой палеолитических индустрий Восточной и Юго-Восточной Азии и их отличие от индустрий сопредельных западных регионов, можно утверждать, что в конце среднего – начале верхнего плейстоцена человек современного физического типа Homo sapiens orientalensis сформировался на базе автохтонной эректоидной формы Homo в Восточной и Юго-Восточной Азии, наряду с Африкой.

То есть получается, что путь к сапиенсу был пройден разными, независимыми друг от друга потомками эректуса? Из одного черенка развились разные побеги, которые затем снова сплелись в один ствол? Как такое может быть?

Давайте для понимания этого процесса рассмотрим историю неандертальцев. Тем более что за 150 лет исследований изучены сотни различных стоянок, поселений, захоронений этого вида.

Неандертальцы расселялись в основном в Европе. Их морфологический тип был адаптирован к суровым климатическим условиям северных широт. Кроме того, палеолитические их местонахождения открыты также на Ближнем Востоке, в Передней и Средней Азии, на юге Сибири.

Это были низкорослые коренастые люди, обладавшие большой физической силой. Объём их головного мозга составлял 1400 кубических сантиметров и не уступал среднему объёму мозга современных людей. Многие археологи обращали внимание на большую эффективность индустрии неандертальцев на финальном этапе среднего палеолита и наличие у них многих элементов поведения, характерных для человека современного анатомического типа. Имеется много свидетельств о намеренном захоронении неандертальцами своих сородичей. Они использовали орудия труда, аналогичные тем, что параллельно развивались в Африке и на Востоке. У них проявились и многие другие элементы современного человеческого поведения. Не случайно этот вид – или подвид – сегодня тоже относят к «разумным»: Homo sapiens neanderthalensis.

А ведь он зарождался в период 250 – 300 тысяч лет назад! То есть тоже развивался параллельно, не под влиянием «африканского» человека, которого можно обозначить как Homo sapiens africaniensis. И у нас остаётся только одно решение: рассматривать переход от среднего к верхнему палеолиту в Западной и Центральной Европе как автохтонное явление.

- Да, но неандертальцев-то сегодня нет! Как нет и китайского Homo sapiens orientalensis …

Да, по мнению многих исследователей, впоследствии неандертальцы были замещены в Европе человеком современного анатомического типа, вышедшим из Африки. Но другие считают, что, возможно, судьба неандертальцев не так печальна. Один из крупнейших антропологов Эрик Тринкаус, сравнив по 75 признакам неандертальцев и современных людей, пришёл к выводу, что около четверти признаков свойственны как неандертальцам, так и современным людям, столько же – только неандертальцам и приблизительно половина – современным людям.

Кроме того, данные генетических исследований показывают, что до 4 процентов генома у современных неафриканцев заимствовано от неандертальцев. Известный исследователь Ричард Грин с соавторами, среди которых генетики, антропологи и археологи, сделал очень важное замечание: «…неандертальцы находятся в одинаково близком родстве с китайцами, папуасами и французами». Он отмечает, что результаты изучения неандертальского генома могут быть не совместимы с гипотезой происхождения человека современного типа от небольшой по численности африканской популяции, вытеснения ею затем всех других форм Homo и расселения по планете.

На современном уровне исследований нет сомнений в том, что в пограничных районах обитания неандертальцев и людей современного типа, или на территориях перекрестного их расселения, происходили процессы не только диффузии культур, но и гибридизации и ассимиляции. Homo sapiens neanderthalensis несомненно внёс свой вклад в морфологию и геном человека современного типа.

Тут самое время вспомнить вашу сенсационную находку в Денисовской пещере на Алтае, где обнаружился ещё один то ли вид, то ли подвид древнего человека. И тоже – орудия вполне сапиентные, а по генетике – и происхождения не африканского, и отличий с хомо сапиенс больше, нежели с неандертальцем. Хотя и неандертальцем тоже не является…

В результате полевых исследований на Алтае за последнюю четверть века на девяти пещерных стоянках и более 10 стоянках открытого типа выделено свыше 70 культуросодержащих горизонтов, относящихся к раннему, среднему и верхнему палеолиту. К хронологическому диапазону 100–30 тыс. лет назад относится около 60 культуросодержащих горизонтов, в разной степени насыщенных археологическим и палеонтологическим материалом.

На основе обширных материалов, полученных в результате полевых и лабораторных исследований, можно с полным основанием утверждать, что развитие культуры человека на этой территории происходило в результате эволюционного развития среднепалеолитической индустрии без каких-либо заметных влияний, связанных с инфильтрацией популяций с другой культурой.

- То есть никто не приходил и инноваций не делал?

Судите сами. В Денисовой пещере выделено 14 культуросодержащих слоев, в некоторых из них прослежено по нескольку горизонтов обитания. Наиболее древние находки, относящиеся, видимо, к позднеашёльскому времени – раннему среднему палеолиту, зафиксированы в 22-ом слое – 282 ± 56 тыс. лет назад. Далее – разрыв. Следующие культуросодержащие горизонты с 20-го по 12-й относятся к среднему палеолиту, а слои 11-й и 9-й – верхнепалеолитические. Обращаю внимание: тут разрыва нет.

Во всех среднепалеолитических горизонтах прослеживается непрерывная эволюция каменной индустрии. Особенно важное значение имеют материалы из культурных горизонтов 18–12, которые относятся к хронологическому интервалу 90–50 тыс. лет назад. Но что особенно важно: это вещи, в общем, того же уровня, что имел человек нашего биологического типа. Ярким подтверждением «современного» поведения населения Горного Алтая 50–40 тыс. лет назад являются костяная индустрия (иглы, шилья, основы для составных орудий) и предметы неутилитарного назначения из кости, камня, раковин (бусы, подвески и т.д.). Неожиданной находкой оказался фрагмент браслета из камня, при оформлении которого использовалось несколько технических приемов: шлифование, полировка, пиление и сверление.

Около 45 тыс. лет назад на Алтае появилась индустрия мустьерского типа. Это культура неандертальцев. То есть какая-то группа их добралась сюда и на время поселилась. Видимо, эта небольшая по численности популяция была вытеснена из Средней Азии (например, Узбекистан, пещера Тешик-Таш) человеком современного физического типа.

Она недолго просуществовала на территории Алтая. Судьба её неизвестна: либо она была ассимилирована автохтонным населением, либо вымерла.

В итоге мы видим: весь археологический материал, накопленный в результате почти 30-летних полевых исследований многослойных пещерных стоянок и стоянок открытого типа на Алтае, убедительно свидетельствует об автохтонном, самостоятельном формировании здесь 50–45 тыс. лет назад верхнепалеолитической индустрии – одной из самых ярких и выразительных в Евразии. А значит, формирование культуры верхнего палеолита, свойственной человеку современного типа, происходит на Алтае в результате эволюционного развития автохтонной среднепалеолитической индустрии.

При этом генетически они – не «наши» люди, так? Исследование, проведённое знаменитым Сванте Паабо, показало, что мы с ними – даже меньше родственники, нежели с неандертальцами…

Мы сами этого не ожидали! Ведь судя по каменной и костяной индустрии, наличию большого количества предметов неутилитарного назначения, способам и приёмам жизнеобеспечения, наличию предметов, полученных путём обмена за многие сотни километров, люди, жившие на Алтае, имели современное человеческое поведение. И мы, археологи, были уверены, что и генетически эта популяция принадлежала к людям современного анатомического типа.

Однако результаты расшифровки ядерной ДНК человека, сделанные по фаланге пальца из Денисовой пещеры в том же Институте популяционной генетики, оказались неожиданными для всех. Геном денисовца отклонился от эталонного генома человека 804 тысячи лет назад! А с неандертальцами они разделились 640 тысяч лет назад.

- Но ведь неандертальцев тогда ещё не было?

Да, и это означает, что общая предковая для денисовцев и неандертальцев популяция покинула Африку более 800 тысяч лет назад. И расселилась, по всей видимости, на Ближнем Востоке. А около 600 тысяч лет назад с Ближнего Востока мигрировала часть ещё одна часть популяции. При этом предки современного человека оставались в Африке и развивались там своим путём.
Но с другой стороны, денисовцы оставили 4 – 6 процентов своего генетического материала в геномах современных меланезийцев. Как неандертальцы – в европейцах. Так что хотя до нашего времени они в своём облике и не дожили, но их нельзя и относить к тупиковой ветви в эволюции человека. Они – в нас!

Таким образом, можно в целом эволюцию человека представить следующим образом.

В основе всей цепочки, ведущей к появлению человека современного анатомического типа в Африке и в Евразии, лежит предковая основа Homo erectus sensu lato. Видимо, с этим политипическим видом связана вся эволюция сапиентной линии развития человека.

Вторая миграционная волна эректоидных форм пришла в Центральную Азию, Южную Сибирь и на Алтай около 300 тыс. лет назад, вероятно, с Ближнего Востока. С этого хронологического рубежа мы прослеживаем в Денисовой пещере и на других местонахождениях в пещерах и стоянках открытого типа на Алтае непрерывное конвергентное развитие каменных индустрий, а следовательно – и самого физического типа человека.

Индустрия здесь ни в коей мере не была примитивной или архаичной по сравнению с остальной частью Евразии и Африки. Она была ориентирована на экологические условия именно данного региона. В китайско-малайской зоне происходило эволюционное развитие как индустрии, так и анатомического типа самого человека на основе эректоидных форм. Это позволяет выделить человека современного типа, сформировавшегося на данной территории, в подвид Homo sapiens orientalensis.

Таким же образом в Южной Сибири конвергентно развивались Homo sapiens altaiensis и его материальная и духовная культура.

В свою очередь, Homo sapiens neanderthalensis автохтонно развивался в Европе. Здесь, однако, менее чистый случай, так как люди современного типа из Африки сюда добрались. О форме взаимоотношений этих двух подвидов спорят, но генетика в любом случае показывает, что часть генома неандертальца в нынешних людях присутствует.

Таким образом, остаётся сделать лишь один вывод: Homo sapiens – вид, в который вошли четыре подвида. Это Homo sapiens africaniensis (Африка), Homo sapiens orientalensis (Юго-Восточная и Восточная Азия), Homo sapiens Neanderthalensis (Европа) и Homo sapiens altaiensis (Северная и Центральная Азия). Все археологические, антропологические и генетические исследования, с нашей точки зрения, свидетельствуют именно об этом!

Александр Цыганов (ИТАР-ТАСС, Москва)

Подразделы

Человек разумный, или Homo sapiens , был более приспособлен к окружающим условиям по сравнению с другими видами людей и именно поэтому смог достичь господства на Земле, вытеснив конкурентов. Так или почти так учителя биологии в школе рассказывали об эволюции людей. Похоже, что в ближайшем будущем к этой привычной трактовке взаимоотношений H. sapiens с другими видами рода Homo придется кое-что добавить - последние научные данные доказывают, что представители различных видов людей нередко заводили друг с другом романы, оканчивавшиеся появлением детей.

Теоретические основы

Вопрос о том, скрещивался ли человек разумный со своими ближайшими соседями по эволюционному дереву, интересовал ученых очень давно. Любовные отношения между представителями различных видов рода Homo не кажутся чем-то невозможным - палеонтологические находки доказывают, что многие из них обитали на Земле одновременно. Процесс видообразования не происходит мгновенно, поэтому весьма часто представители нового и старого видов (а также промежуточные стадии) существуют вместе сотни тысяч лет. Если их не разделяет какой-либо непреодолимый барьер, например горная цепь или океан, то все эти пока еще похожие друг на друга существа могут заводить детей.

Здесь есть еще один тонкий момент, который стоит обсудить, прежде чем переходить к уликам, подтверждающим, что между представителями разных видов рода Homo существовали матримониальные отношения. Классическое определение вида подразумевает, что особи, относящиеся к разным видам, не могут скрещиваться между собой и производить при этом плодовитое потомство. То есть, даже если "дельфину и русалке" удастся перейти к более близкому знакомству, оно не приведет к рождению детей или же появившиеся на свет гибриды не смогут передать свои гены дальше и оставить таким образом эволюционный след.

Однако определить видовую принадлежность существа, владея только палеонтологическими останками, не так-то просто. Скелет неандертальца, восстановленный по найденным костям, очень сильно отличается от скелета H. sapiens , однако заключить, могла или нет взаимная симпатия этих существ приводить к какому-нибудь результату - невозможно.

Особенно сложно обстоят дела с определением видов ископаемых растений. В палеоботанике является нормальной ситуация, когда, скажем, листья относят к одному виду, семена - к другому, а половые органы - к третьему. Причем иногда разные части одного и того же растения исходно причисляют даже к различным родам или семействам.

Если до недавнего времени ученые могли только гадать, скрещивались между собой разные виды людей или нет, то теперь у них появился надежный источник, позволяющий наверняка судить о степени близости представителей рода Homo . Источник этот - ДНК - молекула, содержащая всю информацию об организме и присутствующая в каждой его клетке. С того самого момента, как исследователи оценили всю значимость этой молекулы, они надеялись, что когда-нибудь им удастся получить ДНК давно вымерших живых организмов и узнать о них то, что не могут рассказать окаменевшие кости и зубы. Однако долгое время надежда извлечь информацию из древних костей была призрачной - считалось даже, что ДНК попросту не сохраняется в ископаемых образцах.

По мере совершенствования технологий работы с образцами, возраст которых измеряется тысячами и сотнями тысяч лет, исследователи обнаружили, что дезоксирибонуклеиновые кислоты вполне способны выдерживать длительное хранение в неблагоприятных условиях. Молекулы сильно повреждаются и частично разрушаются, однако все же "выживают". Еще через некоторое время ученые научились извлекать эти жалкие крохи информации из костей и получать из них полноценные последовательности нуклеотидов - "букв", из которых состоит ДНК.

Человек разумный и неандертальцы

Одним из пионеров подобного рода исследований являются Сванте Паабо (Svante Paabo), работающий в институте эволюционной антропологии Макса Планка, и его коллеги. Группа Паабо разработала методику, позволяющую выделять из ископаемых образцов достаточное для анализа количество ДНК и, что не менее существенно, очищать дезоксирибонуклеиновые кислоты от примесей ДНК микробов и грибов, населявших кости долгие годы. В своей последней статье, опубликованной в журнале Science , ученые отмечают, что доля микробной ДНК в анализируемых ими образцах составляла 99,8 процента.

Митохондрии - это органеллы, обеспечивающие клетку энергией. Когда-то давно они были свободно живущими организмами с собственным геномом, но однажды будущие митохондрии были поглощены более прожорливыми "товарищами", которые, однако, не переварили свои жертвы, а сохранили их вместе с большей частью ДНК для обеспечения собственных нужд.

Первым успехом группы Паабо стало выделение митохондриальной ДНК и определение ее последовательности. Геном митохондрий в сотни тысяч раз короче ядерного, поэтому с ним проще работать. Однако митохондриальная ДНК содержит на несколько порядков меньше информации об организме, чем ДНК из ядра. Как бы то ни было, в 2008 году Паабо и его соавторы опубликовали расшифровку последовательности митохондриальной ДНК, полученной из костей неандертальца, найденного в Хорватии. Возраст находки составлял около 38 тысяч лет.

Сравнив результаты расшифровки с последовательностями ДНК митохондрий современных людей, ученые заключили, что митохондрии H. neanderthalensis не несут следов скрещивания с людьми. Однако этот результат еще не означал, что два вида действительно не оставляли потомства. Для того чтобы митохондрии существа сохранили отпечаток межвидового брака его родителей, необходимо, чтобы к виду H. sapiens принадлежала мать, а отец был бы неандертальцем. Только в этом случае ребенок-гибрид унаследовал бы "человеческие" митохондрии - будущий организм получает эти органеллы из яйцеклетки матери. Если же отцом ребенка был человек разумный, а матерью - представительница племени неандертальцев, то его митохондрии оказались бы такими же, как и у детей двух неандертальцев. Еще одно соображение, которое не позволяло однозначно заключить, что H. sapiens и H. neanderthalensis не смешивались, намного проще: вполне могло оказаться, что тот конкретный неандерталец, кости которого изучили палеонтологи, не был потомком смешанного брака.

Для того чтобы делать окончательные выводы, ученым необходима была ядерная ДНК неандертальца. Ее последовательность была вчерне . В общей сложности ученые определили около 60 процентов полного генома неандертальца. Используя эту информацию, ученые смогли сравнить геномы H. sapiens и H. neanderthalensis . Исследователи использовали хитрую методику, которая в различных модификациях завоевала огромную популярность у ученых в последние годы. Вместо того чтобы сравнивать длинные последовательности ДНК, специалисты сопоставляют отдельные "буквы". Каждая из них расположена в том месте, где в геноме произошла и закрепилась мутация (собственно, каждая такая "буква" и есть результат точечной мутации). Сравнивая мутации в геномах различных существ, ученые могут, используя математические алгоритмы, определить, какова степень родства между исследуемыми организмами.

В данном случае Паабо и коллеги работали не только с геномами человека разумного и неандертальца, но также с геномом шимпанзе. Считается, что эти обезьяны отделились от общего эволюционного пути, ведущего к людям, около 5 миллионов лет назад. Затем "своим умом" начали жить неандертальцы - это случилось между 270 и 400 тысячами лет назад. Если некая мутация произошла в геноме общего предка шимпанзе, неандертальцев и людей, то она будет присутствовать в геномах всех трех существ. Если же мутация совсем молодая и случилась у непосредственных предков H. sapiens , то ее, очевидно, не удастся найти в ДНК неандертальца и шимпанзе. Мутации, появившиеся в геномах предков неандертальцев, не будут встречаться у шимпанзе и человека разумного. А вот дети неандертальцев и людей будут нести в своих генах как чисто "человеческие" мутации, так и мутации, специфичные для неандертальцев.

Проверив по такой логике 13481 мутацию, Паабо и коллеги заключили, что H. sapiens и H. neanderthalensis определенно скрещивались друг с другом. Более того, ученые оценили, что в геномах всех жителей Земли за исключением коренных обитателей африканского континента содержится от 1 до 4 процентов неандертальских "примесей". Африканцы, предки которых не покидали "колыбели человечества", оказались обделены неандертальской ДНК по той простой причине, что общие дети у представителей двух видов появились, по всей видимости, уже после того, как они вышли из Африки и начали заселять другие части света. Предположительно пик смешения пришелся на период около 45 тысяч лет назад.

Результаты, полученные Паабо и его сотрудниками, подтверждает находка, сделанная в Португалии. Ученые под руководством Жоао Зильяо (Joao Zilhao) пришли к выводу, что кости ребенка, возраст которых составляет около 25 тысяч лет, содержат черты, характерные как для людей, так и для неандертальцев.

Человек разумный и все-все-все

Не исключено, что неандертальцы были не единственными "братьями по разуму", с которыми H. sapiens имел близкие отношения за время своего обитания на Земле. В апреле 2010 года исследователь из университета Нью-Мексико в Альбукерке Джеффри Лонг (Jeffrey Long) представил на встрече Американской ассоциации физических антропологов результаты анализа ДНК представителей приблизительно сотни современных популяций людей. Согласно выводам Лонга, их геномы указывают на возможные скрещивания предков жителей Евразии с представителями других видов Homo .

Кроме того, ученый обратил внимание на всплеск генетического разнообразия у обитателей индо-тихоокеанского региона, произошедший около 40 тысяч лет назад. По мнению Лонга, обитавшие там H. sapiens могли скрещиваться только с другими людьми (например, с H. erectus - человеком прямоходящим), так как неандертальцы не заходили так далеко на юг.

Еще более интересные подробности из личной жизни наших предков обещает недавнее открытие . Фаланга мизинца этого существа была найдена российскими исследователями в Денисовой пещере на Алтае и передана для анализа все тому же Паабо. В его лаборатории была расшифрована последовательность митохондриальной ДНК, которая ясно указывала, что "человек Денисов", как окрестили существо, генетически отличался от H. sapiens даже больше, чем неандерталец. Впрочем, до того момента, когда будет расшифрована геномная ДНК "человека Денисова", ученые не берутся однозначно судить о степени его генетического родства с человеком разумным. Но если этот новый представитель рода Homo действительно окажется ранее неизвестным видом, то исследователи, скорее всего, попробуют разобраться, не скрещивался ли он с нашими предками.

Еще один вид, который можно рассматривать как потенциальный предмет воздыхания предков H. sapiens , - найденный совсем недавно Australopithecus sediba . Этот новый для ученых вид австаралопитеков весьма длительное время существовал бок о бок с человеком прямоходящим и, скорее всего, с другими австралопитеками, так что возможностей найти вторую половину среди представителей близких видов у него было предостаточно. Впрочем, стоит оговориться, что в отношении видовой принадлежности A. sediba у специалистов тоже нет полной уверенности - подробнее об имеющихся сомнениях можно прочитать .

С появлением более совершенных методов работы с древней ДНК ученые будут расшифровывать геномы все новых и новых родственников человека разумного. И очень может быть, что мы узнаем много интересного о нравах, царивших в пещерах сотни тысяч лет назад.